Читать ещё:
Глава Ⅷ. Соединение русских Западных армий под Смоленском. ← пред. • след. → Глава Ⅹ. Сражение у Смоленска. 1812 год.Глава Ⅸ
Первоначальные меры, принятые после соединения Западных армий под Смоленском. — Положение Барклая де-Толли. — Намерение его действовать наступательно.— Военный совет.— Расположение французской армии.— План действий Наполеона.— Число войск обеих сторон. — Наступление русских армий. — Фланговое движение их на дорогу в Поречье. — Дело при Молеве болоте. — Сосредоточение сил французской армии. — Причины нерешительности Барклая де-Толли. — Отступление князя Багратиона к Смоленску и расположение Барклая на пути к Рудне у Волоковой. — Движение французских войск на смоленскую дорогу. — Прибытие Наполеона в Расасну. — Причины, побудившие Наполеона обойти русскую армию с левого фланга. — Движение Французов к Красному. — Подвиг Невровского. — Прибытие Раевского. — Намерение его обороняться в Смоленске.
По соединении Западных армий под Смоленском первые три дня употреблены были на укомплектование полков, ослабленных боями и трудным походом и на заготовление сухарей. Из войск Винцингероде, находившихся в Смоленске, 17 батальонов пехоты поступили в 1-ю армию и остальные 7 во 2-ю. Четыре артиллерийские роты также были распределены в действующие армии. Кавалерия же, в составе 8-ми эскадронов, отослана в Калугу для образования кадров в резерве генерала Милорадовича. По окончании всех необходимейших административных распоряжений оставалось решить вопрос о способе дальнейших действий; и с этою целью был собран 25-го июля (6-го августа) военный совет, на котором, кроме обоих главнокомандующих присутствовали: Его императорское Высочество Великий Князь Константин Павлович; начальники штабов обеих армий, Ермолов и граф Сен-Приест; генерал-квартирмейстеры: 1-й армии полковник Толь и 2-й генерал-майор Вистицкий и полковник Вольцоген [1].
Ещё до созвания совета Толь подал Барклаю де-Толли записку, в которой, изложив необходимость воспользоваться благоприятными обстоятельствами для перехода к наступательным действиям, предлагал двинуться быстро и решительно по дороге, ведущей через Рудню к Витебску: действуя таким образом, по мнению Толя, можно было разобщить неприятельскую армию на две отдельные части; занять между ними центральное положение и разбить их порознь сосредоточенными силами. Последствия показали, что мы не имели тогда верных сведений ни о числе Наполеоновых войск, ни о расположении их, и потому весьма трудно судить, какую степень вероятности успеха представлял план, предложенный Толем. Осторожный, хладнокровный Барклай, хотя и считал неприятеля слабейшим и более растянутым, нежели как было в действительности, однако же оставался убеждённым, что тогда ещё не настало время к решительному противодействию войскам Наполеона. С другой стороны, Барклаю было известно общее жаркое желание войск и начальников их — померяться с неприятелем и положить предел успехам его. Сам Государь изъявлял ему надежду Свою, что соединение наших армий будет началом решительного оборота военных дествий. „Я не могу умолчать, — писал император Барклаю де-Толли, — что хотя по многим причинам и обстоятельствам, при начатии военных действий нужно было оставить пределы Нашей земли, однако же не иначе как с прискорбием должен был видеть, что сии отступательные движения продолжались до Смоленска. С великим удовольствием слышу Я уверения ваши о хорошем состоянии Наших войск, о воинственном духе и пылком их желании сражаться. Не менее доволен также опытами отличной их храбрости во всех бывших доселе битвах и терпеливостию, оказанною ими во всех многотрудных и долгих маршах.
Вы развязаны во всех ваших действиях, без всякого препятствия, а потому и надеюсь Я, что вы не пропустите ничего к пресечению намерений неприятельских и к нанесению ему всевозможного вреда...
Я с нетерпением ожидаю известий о ваших наступательных движениях, которые, по словам вашим, почитаю теперь уже начатыми... [2]".
Таким образом, Барклай находился в самом затруднительном положении: с одной стороны— собственное убеждение в невозможности противостоять сильнейшему противнику побуждало его уклоняться от решительной с ним встречи; с другой — все окружавшие его, вся армия, вся Россия и в челе её сам Государь требовали, чтобы наши армии заслонили от врага родную землю. Оставаясь в бездействии у Смоленска, невозможно было остановить дальнейшее нашествие Французов.
Таковы были обстоятельства, заставившие Барклая де-Толли, при объяснении с Толем, изъявить, против собственного убеждения, готовность свою предпринять наступление, но не иначе, как обеспечивая сообщение войск с Смоленском и не подвергаясь опасности быть атакованным с обеих сторон. Для этого, по мнению Барклая, следовало, оставив 2-ю армию у Смоленска для прикрытия московской дороги, двинуть 1-ю против левого крыла неприятельской армии, овладеть пространством между Суражем и Велижем и занять его отрядом генерала Винцингероде. Когда же Первая армия таким образом утвердится на фланге неприятеля, тогда войска обеих армий должны были направиться к Рудне и действовать сосредоточенными силами [3].
В самый день соединения Западных армии, 22-го июля(3-го августа), Барклай, донося о том императору Александру, писал: „Я намерен идти впереди атаковать ближайший из неприятельских корпусов, как мне кажется, корпус Нея, у Рудни. Впрочем, по-видимому, неприятель готовится обойти меня с правого фланга корпусом, расположенным у Поречья [4].”
На военном совете, собранном 25-го июля (6 августа), полковник Вольцоген предложил: укрепить по возможности Смоленск и выждать на сём пункте неприятеля. Такой образ действий был несогласен с общим мнением наших генералов; к тому же у Смоленска не было выгодной оборонительной позиции. Что же касается до предположения Толя — двинуться к Рудне, то Вольцоген уверял, что, по собственному его исследованию, окрестности Рудни совершенно неудобны для движения значительных сил и что как только наша армия углубится в эту непроходимую местность, то Наполеон направится из Поречья к Смоленску и отрежет наш путь отступления. Полковник Толь, которому окрестная местность была несравненно лучше известна, нежели Вольцогену, доказывал, что она вовсе не представляла больших затруднений. За исключением Вольцогена, всегдашнего поборника отступления, и самого Барклая де-Толли, все члены совета желали решительных наступательных дествий, и потому положено было идти соединёнными силами на центр неприятельского расположения, к Рудне.
Причины, побудившие нас к тому, заключались: во-1-х, в необходимости предупредить сосредоточение неприятельских сил, разобщённых на значительном пространстве; во-2-х, в удержании неприятеля на месте для довершения вооружений внутри империи; в-3-х, наконец, в том, что при удаче наших действий, война могла принять новый, весьма благоприятный для нас оборот, а при неудаче — мы сохраняли возможность свободного отступления [5].
В тот же день, вечером, главнокомандующий, призвав к себе Толя и Сен-Пpиecтa, объявил им, что он предпринял наступление к Рудне с тем, чтобы войска не отдалялись от Смоленска более трёх переходов. „Мы будем иметь дело с предприимчивым противником, который не упустит никакого случая обойти нас и через то вырвать из наших рук победу, — сказал в заключение Барклай де-Толли. Это замечание, вместе с условием, ограничившим наступление столь тесными пределами, предвещало медленное, нерешительное исполнение предположенных действий [6].
В продолжение отступления 1-й Западной армии от Витебска к Смоленску и пребывания обеих русских армий в окрестностях сего города, Наполеон употребил с пользою десятидневный свой отдых в Витебске. Войска его, утомлённые маршами, провели под покровом шалашей самую знойную пору; многие из отсталых солдат успели присоединиться к армии; артиллерийские парки и обозы, остававшиеся далеко назади, прибыли в Витебск; начальники войск, вице-король, Ней, Даву собрали в стране семидневный запас провианта, не считая подвозов. Русские магазины, захваченные в Сураже и Велиже, послужили в пользу 4-му пехотному корпусу и гвардии. Для переправы через Днепр и сохранения сообщения с войсками Даву, Наполеон приказал устроить четыре моста на плотах у Расасны.
Расположение французских войск, по отступлении Западных армий к Смоленску, было следующее: гвардия и одна из дивизий 1-го пехотного корпуса (Даву) стояли в Витебске, где и сам Наполеон квартировал в генерал-губернаторском доме; и хотя пребывание его там не могло быть продолжительно, однако же он приказал сломать несколько домов и только что начатое строение церкви для расширения площади, на которой он производил смотры войск. Две дивизии 1-го корпуса расположились у Павловичей, между Витебском и Бабиновичами; 4-й пехотный корпус (вице-короля) у Велижа, Суража и Яновичей; резервная кавалерия Мюрата (корпуса Монбрюна и Груши), за исключением кирасирской дивизий Думерка, находившейся на Двине при корпусе Удино у Рудни, имея дивизию Себастиани (2-го кавалерийского корпуса) в авангарде, у Инкова; 3-й пехотный корпус (Нея) позади кавалерии, у Лиозны. Две остальные дивизии (Даву и Клапареда) и кирасиры Валанса, расположены были на тесных квартирах по Днепру, между Бабиновичами и Дубровною; 8-й (Вестфальский) корпус, поступивший под начальство ЖюнО, стоял у Орши; 5-й (польский) корпус (Понятовского) в Могилёве; кавалерийский корпус Латур-Мобура и польская дивизия генерала Домбровского были отряжены от Могилёва для наблюдения Бобруйска и корпуса генерала Эртеля, стоявшего у Мозыря. Число всех этих войск 22-го июля (3-го августа) простиралось до 156,886 человек пехоты и до 36,722 челов. кавалерии, всего же до 193 тысяч человек, а исключив действовавшие отдельно войска Латур-Мобура и Домбровского, главные силы французской армии были в числе 182,608 человек [7]
Наполеон предполагал, прикрываясь лесами и болотами, отделявшими его войска от русских, совершить фланговое движение вправо, переправиться через Днепр у Расасны, овладеть слабо укреплённым Смоленском и, обойдя наши войска с левого фланга, отрезать им путь отступления к Москве и нанести нам решительное поражение. Составлен ли был такой план действий до отступления Русских от Смоленска к Рудне или был ли он внушён Наполеону последующими нашими движениями: этот вопрос нельзя решить с совершенною достоверностью [8].
С нашей стороны общее число войск обеих армий под Смоленском не превышало 113-ти тысяч человек регулярных войск, а вместе с казаками простиралось до 121,119 человек [9].
Карта для объяснения действий в окрестностях Смоленска в 1812 году.
Я уже имел случай сказать, что для наблюдения пути, ведущего из Орши в Смоленск, расположен был в Красном Неверовский с 27-ю пехотною дивизиею, Харьковским драгунским и тремя казачьими полками, небольшою частью смоленского ополчения, состоявшею под начальством генерал-майорa Оленина, и четырнадцатью орудиями. Поскольку 27-я дивизия состояла из рекрут, то для придания ей большей стойкости два полка её были заменены Ладожским и Полтавским полками 26-й дивизии. Смоленск был занят одним пехотным полком. Все же прочие войска обеих армии двинулись вперёд 26-го июля (7-го августа) тремя колоннами. Вторая армия, в числе 30-ти тысяч человек регулярных войск, пройдя через Смоленск на правую сторону Днепра, следовала в левой колонне, по берегу реки, к сел. Катань, а 1-я, в числе 70-ти тысяч человек (не считая казаков и оставленных в тылу команд), наступала двумя колоннами, из коих левая (5-й и 6-й пехотные и 3-й кавалерийский корпуса), под начальством Дохтурова, двигалась по рудненской дороге к Приказ-Выдре, а правая (2-й, 3-й, 4-й пехотные и 1-й и 2-й кавалерийские корпуса) под начальством Тучкова 1-го направилась сперва по пореченской дороге к Жукову, а потом влево на Щеголеву к Ковалевскому. Каждая колонна имела свой особый авангард. Авангардом Багратиона командовал Васильчиков; Дохтурова — граф Пален; Тучкова — генерал-майор Пассек. Особый отряд генерал-майора князя Шаховского шёл правее Тучкова на селение Касплю, а ещё правее — казачий отряд Краснова к Холму. Наконец — отряд генерал-майорa барона Розена, составленный из егерских полков обеих армии, сохранял сообщение между колоннами Багратиона и Дохтурова, двигаясь к деревне Чабуры. Передовые войска Платова в этот день оставались на месте у Зарубенки, чтобы не открыть неприятелю общего наступления русских армий. На следующий же день предполагалось, чтобы Платов, поддержанный регулярною кавалериею графа Палена 2-го, атаковал передовые неприятельские войска; за ним должны были следовать главные силы обеих армий.
Но в ночь с 26-го на 27-е июля, (с 7 на 8 августа) Барклай де-Толли получил от генерал-адъютанта барона Винцингероде, отряженного к Велижу, известие о сосредоточении значительных неприятельских сил у Поречья. По собранным сведениям можно было заключить, что на сём пункте расположен был вице-король с 4-м пехотным и 1-м резервным кавалерийским корпусами и с кирасирскою дивизией Дефранса. Предполагая, что за этими войсками, между Поречьем и Витебском, находилась большая часть неприятельских резервов и что Наполеон имел намерение, двинувшись от Поречья к Смоленску, отрезать нам путь к Москве, Барклай отказался от предположенного наступления и обратил исключительно внимание на обеспечение себя с правого фланга. „Имея против себя неприятеля, искусного и хитрого, умеющего воспользоваться всеми случаями, я нахожусь в необходимости наблюдать строжайшие правила осторожности,"—писал Барклай в донесении Государю об отмене предположенного наступления. Сообразно тому— 27-го июля (8 августа), часть 1-й армии (2-й, 4-й, 5-й пехотные и 1-й кавалерийский корпуса) переведена была на пореченскую дорогу к селениям Лаврову и Стабне; остальная часть (3-й и 6-й пехотные, 2-й и 3-й кавалерийские корпуса) под начальством Дохтурова расположилась у Приказ-Выдры [10]; в то же время Барклай предложил князю Багратиону перевести 2-ю армию фланговым маршем к Приказ-Выдре, где — по мнению главнокомандующего —„позиция была выгоднее, нежели при Смоленске, и откуда он мог удобнее наблюдать за неприятелем и подкреплять свои аванпосты, будучи притом ближе к 1-й армии и отряду в Красном". В донесении Государю Барклай де-Толли писал: „Обе армии в новом их положении будут на расстоянии одного марша одна от другой; дорога в Москву и всё пространство между источниками Двины и Днепра ими прикрываются, а продовольствие их совершенно обезпечено будет удобностью подвозить оный из Великпх-Лук, Торопца и Белого [11].
По занятии дороги в Поречье, Барклай писал Государю: «Из моего нового расположения я могу с превосходными силами ударить неприятелю в левый фланг, открыть коммуникацию с вышнею Двиною и обезпечить левое крыло графа Витгенштейна. Такое положение имеет несомненные выгоды и дает полную свободу действовать смотря по обстоятельствам [12]».
Ближайшие из сподвижников Барклая де-Толли не разделяли его убеждения в выгодах занятой им местности, и даже некоторые из них не скрывали своих мнений. Сам Багратион полагал, что следовало опасаться скорее за левый, нежели за правый фланг армии. В войсках распространилось неудовольствие на главнокомандующего: полагали, что его нерешительность лишала армию случая одержать верную победу, и даже осмеливались подозревать в измене прямодушного Барклая.
Успех, одержанный нашими передовыми войсками, послужил к довершению недоразумений, возникших в армии. В тот самый день, когда Барклай перевёл часть своей армии на пореченскую дорогу, 27-го июля (8-го августа), атаман Платов, ещё не имея о том никакого сведения, атаковал неприятеля. Находясь у Зарубенки, с 7-ю казачьими полками, в резерве которых у Приказ-Выдры стояли тридцать два эскадрона лёгкой кавалерии и егерская бригада под командою графа Палена 2-го, Платов получил донесение от генерал-майорa Денисова 7-го, состоявшего у него в авангарде с двумя казачьими полками при деревне Кастрицыной,, о появлении со стороны деревни Лешны неприятельского отряда в составе девяти кавалерийских и одного пехотного полков. Платов приказал Денисову удерживаться по возможности до прибытия подкреплений, и сам с остальными своими полками и двенадцатью орудиями казачьей конной артиллерии, двинулся к нему в помощь. Четыре неприятельские полка, встреченные у селения Молева-Болота четырьмя донскими полками и двумя сотнями Башкир под командою Денисова, были опрокинуты и преследованы до прибывших к ним в помощь остальных войск отряда. Генерал Денисов, атакованный превосходными силами дивизий Себастиани, стал отступать навстречу шедшему за ним Платову, который, подходя к неприятелю, направил ему в левый фланг генерал-майорa Кутейникова 2-го с полками Атаманским, Харитонова 7-го и Симферопольским татарским и открыл по Французам с фронта сильную канонаду. Неприятели кинулись на батарею и подошли так близко, что многие наши артиллеристы и лошади были переранены пулями стрелков 24-го лёгкого полка, следовавшего бегом за конницею; но в этот критический момент подоспели к орудиям донские полки Мельникова 3-го и Харитонова 7-го, которые выручили батарею: врубились в пехоту и опрокинули ближайший из неприятельских конных полков. При этой атаке был убит храбрый Мельникова. Платов, заметя расстройство французских войск, атаковал неприятеля всеми казачьими полками, обратил его в бегство и гнал на протяжении двух вёрст. Дальнейшее преследование было поручено прибывшему на место боя генералу Палену с гусарскими полками: Изюмским, Сумским и Мариупольским, которые гнались за Французами ещё около восьми вёрст, до тех пор, когда, встретив неприятеля в значительных силах, получили приказание отступить к деревне Лешне. Урон французского отряда был весьма значителен; в плен взято десять штаб и обер-офицеров и более трёхсот нижних чинов. С нашей стороны потеря была несравненно менее, но нигде не показана [13].
В донесении главнокомандующему об этом деле Платов писал: «Неприятель пардона не просил, а войска российские Его императорского Величества, быв разъярены, кололи и били его».Действительно, добродушные, набожные Донцы были раздражены до крайности всем тем, что видели в местах расположения войск неприятельских. «Долгом поставляю довести до сведения вашего высокопревосходительства, — писал Барклаю де-Толли Платов, — необыкновенный образ войны, употребляемый Французами, приличный одним только варварам. Мало того, что они грабят селения, помещичьи дома, бьют жителей и насильничают жен их и дочерей, с священническим саном поступают немилосердно, бьют, вяжут их и выпытывают от них деньги, но и самые святые православные церкви не избегают от неистовства Французов. Святые сосуды и утварь подвергаются грабежу. В селе Инкове, в церкви, на вынесенных святых образах, Французы мыли и развешивали нижнее исподнее платье. Не благоугодно ли будет вашему высокопревосходительству сей истинно описанный образ войны нашего неприятеля поставить на вид и известие всему Отечеству. Подобное извещение воздвигнет в сердце каждого праведное рвение, к мести и ревность к учинению всяких пожертвований, дабы изгнать из пределов Отечества жестокосердого и несправедливого неприятеля [14]
В числе бумаг, захваченных казаками в Молеве-Болоте, на квартире генерала Себастиани, был приказ Мюрата, в котором он, извещая Себастиани о намерении Русских направить главные силы к Рудне, предписывал ему отойти назад к пехоте. (Что же касается до сосредоточения французских войск на пореченской дороге, упоминаемого некоторыми писателями, о том вовсе не было речи.) В главной квартире русской армии не постигали, каким образом неприятель мог добыть столь точные сведения о наших предположениях; подозревали в измене вообще всех иностранцев, и в особенности Вольцогена. В действительности же подал к тому повод один из наших офицеров, имевший неосторожность предупредить о наступлении русских войск мать свою, жившую в собственном имении, близь местечка Рудни; тогда у ней квартировал Мюрат, которому случайно попала в руки записка [15].
Таким образом обнаружен был неприятелю план действий, удачное исполнение которого много зависело от сохранения в тайне задуманных соображений. 28-го июля (9августа) русские войска продолжали начатое ими фланговое движение: Дохтуров с 3-м, 6-м пехотными и 2-м и 3-м кавалерийскими корпусами перешёл от Приказ-Выдры через Шаломец к Мощинки, куда перенесена была и главная квартира; Платов отступил к Гаврикам; 2-я армия перешла к Приказ-Выдре; авангард её, под командою генерал-майора Васильчикова 1-го, расположился у Волоковой, левее Платова [16].
Наполеон, узнав о поражении Себастиани при Молевом-Болоте, принял меры для быстрого сосредоточения своей армии. С этою целью предписано было Мюрату и Нею удерживать, по возможности долее, Русских на рудненской дороге; три дивизии 1-го корпуса, стоявшие близь Витебска, и 4-й корпус вице-короля направились к Лиозне на соединение с Мюратом и Неем; Даву с своим сводным корпусом, ЖюнО с Вестфальским, Понятовский с польским корпусом и кавалерия Латур-Мобура должны были соединиться между Расасною и Любавичами. (Только корпус Сен-Сира отряжен был к Полоцку в помощь Удино; 3 батальона и 8 эскадронов оставлены вице-королём в Сураже против Винцингероде; а дивизия Домбровского с лёгкою кавалерийскою бригадою корпуса Латур-Мобура посланы правее главных сил для наблюдения Бобруйска и стоявшего у Мозыря Эртелева отряда.) Таким образом, до 185, а, по другим показаниям, до 178-ми тысяч человек могли быть собраны на пространстве около тридцати вёрст, между Лиозною и Любавичами либо между Бабиновичами и Дубровною в продолжение двух суток по получении в главной квартире Наполеона первого известия о нашем наступлении, то есть не позже 30-го июля [17].
Возможность такого быстрого сосредоточения сил неприятельской армии доказывает, что она вовсе не была так растянута, как думали многие из порицателей Барклая де-Толли. Не подлежит ни малейшему сомнению, что в тогдашнем положении дел мы не могли надеяться остановить нашествие неприятеля совершенным поражением его армии. Все наши успехи, если бы мы продолжали наступление через Рудню к Бабиновичам либо к Лиозне, ограничились бы приобретением трофеев и нанесением неприятелю урона, купленными ценою ослабления собственных войск, бывших залогом спасения Отечества. Барклай, весьма хорошо понимавший положение, в котором мы находились, неохотно переходил к наступлению, которого первоначальные успехи могли увлечь его за пределы благоразумия и осторожности, тем более, что несмотря на носимое им звание главнокомандующего обеими Западными армиями, его власть над подчинёнными князю Багратиону войсками, была весьма ограничена отношениями между обоими военачальниками. Если б Барклай, подобно Наполеону, действовал совершенно самостоятельно, то мог бы смело устремиться к Рудне с тою целью, чтобы, нанеся неприятелю всевозможный вред, отойти вовремя назад и продолжать внутрь страны отступление, ослаблявшее мало-помалу грозную неприятельскую армию. Но русский главнокомандующий знал, что, одержав успехи над разобщёнными частями Наполеоновых войск, он, находясь под влиянием ближайших своих сподвижников и общего мнения, был бы принуждён продолжать наступательные действия и подвергнул бы вверенную ему армию явной опасности. Таковы были причины мнимой нерешительности Барклая де-Толли: предпринимая против собственной воли движение к Рудне, он искал всякого благовидного случая приостановить его и обратиться к прежнему способу действий, которого необходимость впоследствии оказалась на самом опыте [18].
Излагая виды свои князю Багратиону, Барклай де-Толли писал: «Первый предмет наших действий должен быть тот, дабы обеспечить непременно наши фланги, а более всего правый, чтобы открыть себе коммуникацию с генерал-лейтенантом графом Витгенштейном. Движением нашим к Выдре мы заняли неприятеля с сей стороны, почему он стягивает свои войска и тем отвлекает свои силы от корпуса Удино, которого он мог бы усилить. Сверх того, обеим армиям, в таком тесном соединении, как мы теперь находимся, остаться нельзя, ибо они совершенно будут нуждаться в продовольствии; но движением 1-й армии вправо откроется ей кратчайшая коммуникация к доставлению продовольствия из Великих-Лук, Торопца и Белой, а вверенная вашему сиятельству армия будет тогда продовольствоваться из Вязьмы, Дорогобужа, Смоленска, Ельни и Юхнова..».
Далее, в том же самом отзыве к князю Багратиону, Барклай де-Толли, под влиянием постоянного убеждения своего в необходимости избегать решительного боя, писал: «Весьма хорошо и полезно было бы удерживать Смоленск; но сей предмет не должен однако же нас удерживать от важнейших предметов: то есть сохранения армии и продолжения войны, дабы между тем приготовить внутри Государства сильное подкрепление сим армиям; сверх того и воля Государя императора не была, чтобы обе армии вкупе действовали, но были бы между собою в связи и одна другой в случае нужды подавали бы помощь, так, что буде одна армия принуждена противу превосходных неприятельских сил отступить, то другая решительно должна действовать наступательно, стараясь всегда обходить фланги неприятельские, давая ему частные сражения и обеспокоивая его беспрерывно иррегулярными войсками... [19]”.
Между тем как 1-я армия оставалась на пореченской дороге, в небольшом переходе от Смоленска, 2-я армия, после двухдневного пребывания у Приказ-Выдры, 31-го июля (2августа), перешла к Смоленску. Причиною этого движения, совершённого князем Багратионом без приказания Барклая де-Толли, и даже без соглашения с ним, был, по показанию Багратиона, недостаток в хорошей воде у Приказ-Выдры. И действительно, в продолжение знойного, сухого лета русские войска не раз терпели в ней крайнюю нужду, а Французы весьма часто принуждены были довольствоваться болотистою водою, и оттого подвергались повальным болезням. Князь Багратион, кроме того, имел в виду обеспечить себя от обхода с левого фланга занятием Смоленска. Только авангард 2-й армии, под начальством генерала Васильчикова, по-прежнему, остался у Волоковой; а для поддержания его поставлен был у Дебрицы отряд генерал-лейтенанта князя Горчакова, составленный из Сводной гренадерской дивизии и восьми уланских эскадронов [20]
Отступление Багратиона к Смоленску было совершено в то самое время, когда Барклай де-Толли готовился возобновить наступление к Рудне. Получив от передовых отрядов известие о сосредоточении войск неприятеля в окрестностях Любавичей и Дубровны, Барклай полагал, «что он вознамерился атаковать нас с сей стороны в надежде, может быть, отрезать часть 1-й армии, распространившейся до Поречья».
Чтобы предупредить этот замысел, он решился «соединить обе армии в позиции при Волокове, как в одной из выгоднейших между найденными нами в течении сего похода, и ожидать в оной сражения [21]”.
2-го (14-го) августа 1-я армия расположилась между деревнею Волоковою и озером Касплею; отряд графа Палена находился на оконечности правого крыла, близь южной стороны озера, у селения Вайлуны. Казачий отряд Платова был выдвинут к Инкову. Главная квартира перешла в Гаврики. Из войск 2-й армии 8-й корпус двинулся от Смоленска к селению Катань, а 7-й должен был следовать за ним на другой день [22]. Барклай полагал, что Французы атакуют его 3-го (15) августа, в годовщину рождения Наполеона, и надеялся отразить неприятеля несмотря на то,что силы русских армий не были сосредоточены. «Желательно было, — писал Барклай де-Толли, — чтобы неприятель атаковал нас в этой позиции, ибо все выгоды были на нашей стороне [23]». Поскольку в нашей главной квартире никто не хотел помышлять о дальнейшем отступлении, то до этого времени не было принято никаких мер на случай движения по московской дороге. Но когда встреча с главными неприятельскими силами казалась уже близкою, тогда сочли нужным заготовить продовольствие на пути к Москве [24].
В продолжение изложенных здесь передвижений русских армий, Наполеон готовился атаковать их главными своими силами. Известия о наступлении наших войск пришли в Витебск 28 июля (9 августа). Эти известия не могли дать верного понятия ни о направлении русских армий, ни о видах Барклая де-Толли; тем не менее однако же Наполеон, искавший случая вступить в решительное сражение, немедленно принял меры (как мы уже имели случай сказать) длясосредоточения войск на том самом пространстве, к которому первоначально направились русские армии. Ненастная погода не позволила неприятельским войскам выступить к общему сборному пункту ранее 30-го июля (11августа), а на следующий день значительная часть французской армии, собранная против нашей, уже была готова к решительной встрече. Когда же Наполеон убедился в том, что наступление Барклая было приостановлено и что Русские ограничивались занятием позиций у Волоковой, тогда неприятельская армия была направлена в обход нашего левого фланга к Днепру, чтобы, заняв Смоленск, отбросить русские армии от московской дороги. Для достижения этой цели войска, состоявшие под непосредственным начальством Наполеона, сделали фланговое движение вправо к переправам через Днепр, у Расасны и Хомина, между тем как корпуса маршала Даву двигались от Орши и Могилёва к Расасне и Романову [25].
Сам Наполеон, на проезде через город Бабиновичи, остановился в доме одного из тамошних мещан, а оттуда отправился к войскам в Расасну, куда прибыл вечером 1-го (13) августа. Очевидцы этих событий разсказывали, что он ехал верхом на половой англизированной лошадке и отличался простотою одежды от окружавших его генералов, которые были в мундирах, богато вышитых серебром и золотом. По прибытии в Расасну, Наполеон вошёл в дом еврея Гирша Юдкина, но, заметив неопрятность комнат, тотчас же вышел и приказал раскинуть свою палатку в боровом лесу, над левым берегом Днепра. Эта палатка, сколько можно было судить впоследствии по выкопанным на этом месте канавкам, имела в длину три, а в ширину две сажени; она была сделана из полосатой (зелёной и белой) толстой шёлковой материи и состояла из пяти комнат:
Сзади этого шатра было построено из ельника несколько шалашей и кухня. Между тем как разбивали палатку, Наполеон опять сел на коня, проехал вдоль местечка, посмотрел пристально на собранные вокруг войска, слез с лошади и вошёл в походное своё жилище с прибывшим только лишь тогда в Расасну маршалом Даву. После довольно продолжительной беседы, они сели обедать в палатке вдвоем; прислуживал им мамелюк Рустан. В то же время для генералов и офицеров Наполеонова штаба постлана была на земле зелёная сафьянная кожа и поставлены серебряные тарелки и вызолоченные кубки. Вечером, когда войска, расположенные кругом местечка на огромном пространстве, предались отдыху и настала тишина, Наполеон с непокрытою головою, один, прогуливался по дорожке в лесу и, от времени до времени, прикладывая руку к голове, погружался в глубокую задумчивость. В соседстве того места, на котором ночевал штаб французской главной квартиры, указывают доселе большую яму, в которую, по отступлении Наполеона из Москвы, было брошено множество тел погибших Французов [26].
2-го (14-го) августа, с восходом солнца, двинулась неприятельская армия и выехал Наполеон из Расасны через Ляды к Красному. Некоторые военные писатели, и в числе их один из знаменитейших французских маршалов, Сен-Сир, полагают, что Наполеон должен был обойти русскую армию не с левого, а с правого фланга. Действительно, если бы он направился от Витебска по дороге, ведущей через Поречье к Смоленску, то избежал бы двух переправ через Днепр, у Расасны и Смоленска; но в таком случае, судя по опасениям Барклая де-Толли за его правый фланг, он, по всей вероятности, уклонился бы от боя и отступил бы по московской дороге, не допустив обойти себя: следовательно, Наполеон, действуя в обход правого нашего фланга, не достиг бы той цели, к которой стремился с самого начала кампании. Напротив того, направясь к Смоленску, весьма важному пункту и по находившимся там магазинам, и по значению своему в русской истории, Наполеон надеялся, что Барклай, при всем своём желании избегать решительной развязки дела, будет невольно вовлечён в генеральное сражение. К тому же, Наполеон, двигаясь на Поречье, удалил бы французские войска, находившиеся к окрестностях Витебска, от войск Даву и подвергнулся бы опасности встретиться с соединёнными силами обеих русских армий.
Таковы были, по всей вероятности, причины побудившие Наполеона переправиться через Днепр и устремиться к Смоленску. Ещё 1-го (13-го) августа, пополудни, были готовы понтонные мосты — два у Расасны и один у Хомина, наведённые под прикрытием прибывшего по левому берегу Днепра к Дубровне сводного корпуса Даву. В продолжение этого и следующего дня успели переправиться у Расасны: корпус Груши; три дивизии 1-го пехотного корпуса, 4-й корпус вице-короля и гвардия, а у Хомина — Мюрат, с корпусами Нансути и Монбрюна и 3-й пехотный корпус Нея; в то же время войска Даву, выдвинутые к Расасне и Романову, вошли в связь с перешедшими через Днепр корпусами. На другой же стороне реки оставалась только лёгкая кавалерийская дивизия Себастиани под начальством генерал-лейтенанта Пажоля, направленная к Смоленску по правому берегу Днепра. Силы Наполеоновы вообще в это время простирались до 180-ти тысяч человек [27].
В то самое время, когда неприятельская армия двигалась вверх по левому берегу Днепра, русские войска, по-прежнему, находились на правой стороне реки. Только Неверовский с небольшим своим отрядом, состоявшим большею частью из рекрут, находился в городе Красном, в расстоянии сорока семи вёрст от Смоленска, занятого слабым гарнизоном. Сначала войска Неверовского были расположены впереди Красного, по дороге в Ляды, но потом, когда казаки, стоявшие в Лядах, донесли о наступлении огромных сил неприятельских столбовою дорогою и в обход полями, тогда Неверовский отступил за город, оставив в Красном батальон 49-го егерского полка с двумя орудиями, перешёл через дефиле, образуемое плотиною, и расположился с остальными войсками за глубоким оврагом.
2-го (14) августа Мюрат с кавалерийскими корпусами Груши, Нансути и Монбрюна, в числе пятнадцати тысяч всадников, ещё на рассвете достигнув местечка Ляды, вытеснил оттуда небольшой отряд генерал-майора Оленина, двинулся к Красному и в три часа пополудни показался перед городом; за ним следовал Ней с частью пехоты своего корпуса; Неверовский, узнав о приближении неприятеля, построил свои полки за оврагом в боевой порядок, поставил десять орудий на левом фланге и прикрыл их Харьковскими драгунами. В то же время 50-й егерский полк Назимова, с двумя конными орудиями, был отправлен по дороге к Смоленску, за пятнадцать вёрст назад, в виде репли, с приказанием занять там переправу на небольшой речке.
Едва лишь дивизия Неверовского успела занять новую позицию, Французы атаковали батальон, стоявший в Красном. Несколько рот 24-го лёгкого полка, под личным начальством Нея, ворвались в город, вытеснили наших егерей и захватили бывшие при них два орудия. Вслед за тем часть французской кавалерии обошла позицию Неверовского с левого фланга. Наши драгуны кинулись было в атаку, но были опрокинуты и принуждены удалиться с места сражения; из десяти орудий, стоявших на позиции, захвачено неприятелем пять; прочие ушли вслед за драгунами по смоленской дороге. Тогда Неверовский, оставшись с одною лишь пехотою и видя против себя с фронта несколько пехотных колонн корпуса Нея, между тем как огромные силы резервной кавалерии Мюрата двигались в тыл нашему отряду, решился отступать к Смоленску. Построив свои полки в густые колонны, Неверовский напомнил солдатам, как они должны были действовать. «Ребята, — сказал он, — помните, чему вас учили; никакая кавалерия не победит вас: только в пальбе не торопитесь; стреляйте метко, не торопясь. Никто не смей начинать без моей команды».Приказание было исполнено: лишь только налетала французская конница, Неверовский останавливал свою пехоту; по знаку его раздавалась тревога; за нею следовал густою дробью батальный огонь; в несколько мгновений всё пространство кругом наших колонн покрывалось павшими лошадьми и всадниками. Напрасны были все усилия Французов прорвать твердо сплочённую массу пехоты; начальники их, подавая пример отваги, наскакивали с храбрейшими из своих воинов на густые каре и гибли от русских штыков либо, повернув назад, уходили под градом пуль в величайшем расстройстве. «Хорошо, ребята, — сказал Неверовский после первой отбитой атаки. — Видите, как легко управляться с кавалериею; благодарю... поздравляю вас.».. — «Рады стараться! Ура!» отвечали солдаты. Широкая почтовая дорога, обрытая по сторонам рвами и обсаженная в два ряда большими берёзами, способствовала обороне, затрудняя кавалерийские атаки и не позволяя производить их в надлежащем порядке большим фронтом. Само собою разумеется, что при таком отступлении, совершённом на пространстве целого перехода, не было никакой возможности сохранять промежутки между отступавшими колоннами; вся дивизия сдвинулась в одну плотную массу, которую не могли поколебать атаки превосходной конницы, предводимой знаменитым кавалерийским начальником Наполеоновой эпохи. Только однажды, у входа в селение, где прерывалась на некоторое расстояние преграда образуемая рвами и берёзовыми аллеями, неприятелям удалось отхватить угол русской колонны. К вечеру наши войска подошли к селению Корытне, не доходя которого стояли за речкою наши орудия под прикрытием одного батальона. Их огонь остановил преследование; и это позволило утомлённой пехоте Неверовского расположиться на отдых. Урон русского отряда вообще простирался до полуторы тысячи человек, в числе которых было восемьсот пленных. Со стороны Французов убпто и ранено до пятисот человек [28]. Сами неприятели отдали справедливость отступлению Неверовского. Шамбре, описывая это дело, говорит, что «оно представляет достопамятный пример превосходства хорошо обученной и предводимой искусным начальником пехоты». — «Неверовский отступал как лев», — пишет другой французский историк граф Сегюр. «Нельзя не сознаться в том, —говорит Пюибюск, — что, хотя он (Неверовский) имел дело с войсками превосходными в числе и, может быть, более опытными, Pyccкиe отличились непоколебимостью и мужеством». Неизвестный автор сочинения «Das Buch vom Jahr 1812»пишет: «Это дело, не имевшее никаких важных последствий, замечательно искусным применением действий к местности и к роду войск, состоявших из одной лишь пехоты» [29]. Князь Багратион писал в донесении Государю: «Нельзя довольно похвалить храбрости и твёрдости, с какою дивизия, совершенно новая, дралась против чрезмерно превосходных сил неприятельских. Можно даже сказать, что примера такой храбрости ни в какой армии показать нельзя». Должно заметить, что успешному отступлению русского отряда много способствовала излишняя горячность Мюрата, который как будто бы позабыл о своей конной артиллерии, оставил её за собою и упорствовал вести многократно повторяемые атаки, не подготовив успеха огнём орудий.
В продолжение дела под Красным, 1-я армия оставалась на позиции у Волоковой; из числа же войск 2-й армии, 8-й корпус двинулся от Смоленска к Надве, куда и прибыл утром 3-го (15-го) августа; 2-я кирасирская дивизия 2-го (14-го) вечером расположилась у Катани; а 7-й корпус, выступивший из Смоленска уже пополудни успел отойти к вечеру только около 12-ти вёрст. Известие о нападении на Неверовского превосходных сил неприятельских получено было нашими главнокомандующими в ночь со 2-го (14) на 3-е (15) августа; но они не знали, что Наполеон со всеми силами своей армии, переправясь на левую сторону Днепра, двигался к Смоленску, и потому все меры, принятые с нашей стороны, ограничились движением корпуса Раевского к Смоленску с приказанием идти оттуда на следующий день по дороге к Красному и поддержать Неверовского. В то же время Багратион присоединил у Надвы к 8-му корпусу отряды Васильчикова из Волокова и Горчакова из Дебриц. Летучий отряд Платова, усиленный двумя егерскими батальонами и одним драгунским полком, был направлен через Ипково и Елисеево к Любавичам, а Палену приказано поддерживать его. Барклай де-Толли и Багратион условились между собою действовать так, чтобы 2-я армия перешла у Катани на левую сторону Днепра и преградила путь неприятелю; 1-я армия должна была поддерживать 2-ю, следуя за французскою армией и охраняя пространство между Двиною и Днепром. В донесении Государю Барклай де-Толли писал: „Хотя движение неприятеля к Днепру и на левый берег оного, коим оставляет он почти всё пространство между Двиною и Днепром, дает большой повод к удивлению; но коль скоро удостоверюсь в действительных его намерениях, не оставлю располагать действиями по мере существующих обстоятельств, и армию поставлю в такое положение, чтобы всегда, будучи в состоянии подкреплять 2-ю армию, могла вместе с тем удерживать пространство между Двиною и Днепром"... [30]. 3-го (15) августа, по прибытии 6-го пехотного корпуса к Надве, князь Багратион выступил с 8-м корпусом к Катани, где немедленно приступили к наводке мостов. Но между тем обстоятельства совершенно объяснились; и наши главнокомандующие принуждены были изменить составленное ими предположение действий.
Мы уже имели случай сказать, что ещё 2-го (14-го) августа, Раевский, успев отойти от Смоленска около 12-ти вёрст, получил в ночь от князя Багратиона приказание — возвратиться в сей город и идти к Красному на подкрепление Неверовского. Выступя в ночь с 2-го (14) на 3-е (15) к Смоленску, Раевский в то же время послал Багратиону донесение, в котором просил об усилении его корпуса находившимися в Катани кирасирами; вместе с тем он испрашивал разрешения на случай встречи с превосходными неприятельскими силами: оборонять ли Смоленск или отступить за Днепр и защищать переправу? Не успев получить ответ на своё донесение, Раевский должен был действовать по внушению собственной опытности. По прибытии к Смоленску, на рассвете 3-го (15) августа, он узнал, по слухам, будто бы Неверовский погиб со всем своим отрядом. Беннигсен тогда находился в городе, и Раевский обратился к нему, прося его совета. Беннигсен, подтвердив роковую весть об уничтожении отряда Неверовского, сказал Раевскому, что он идёт на верную гибель и что следовало бы оставить артиллерию по сю сторону реки, чтобы, по крайней мере, сохранить орудия. Раевский предпочёл взять с собою артиллерию, полагая весьма основательно, что задержание неприятеля и выиграние времени для сосредоточения армии были важнее сохранения нескольких орудий. Пройдя через город и двинувшись по дороге к Красному, Раевский, в два часа пополудни, соединился с Неверовским, который, донося о всех обстоятельствах дела под Красным, сказал, что казаки его были оставлены в семи или восьми верстах от Смоленска в виду значительных неприятельских сил.
Все было тихо до пяти часов пополудни, как вдруг раздался пушечный выстрел, и, вслед затем, прискакал казак с известием о наступлении Французов в огромных силах. Действительно, к ночи — вся кавалерия Мюрата и за нею густые массы пехоты расположились на ночлег против позиций 7-го корпуса, окрылив его с левого фланга; огромное зарево бивуачных огней осветило большую дугу горизонта [31].
Положение Раевского было чрезвычайно опасно. Находясь в 30-ти верстах от ближайших подкреплений, он имел при себе, вместе с войсками Неверовского, всего двадцать восемь батальонов [32]. Число войск, с которыми Раевский непременно должен был остановить 180-ти тысячную Наполеонову армию и отстоять сообщения Багратиона и Барклая с Москвою и южными областями Империи, не превосходило тринадцати тысяч человек. Но Раевскому, — как сказал один из знаменитых людей 1812 года, — не трудно казалось исполнить то, что немногие решились бы сделать. Сам Наполеон, в Записках, писанных, под руководством его на острове Св. Елены, Монтолоном, говорит: “Пятнадцатитысячной русской дивизии, случайно находившейся в Смоленске, удалось защищать сей город в продолжение суток, что дало время прибыть на следующий день Барклаю де-Толли.
Если бы французская армия успела врасплох овладеть Смоленском, то она переправилась бы там через Днепр и атаковала бы с тыла Русских, ещё не успевших сосредоточить свои силы" [33].
Раевский предполагал обороняться на позиции впереди Смоленска, за оврагом, где тогда стоял его корпус. Созванные им на совещание генералы были того же мнения, но Паскевич, прибывший после всех из авангарда, предложил отступить к Смоленску и защищаться в самом городе. «Вы занимаете, —сказал он, — точно такую же позицию, как и я, впереди вас за три версты. Правый фланг прикрыт Днепром; левый совершенно обнажён; позади вас — рытвина, непроходимая для артиллерии. Сегодня неприятель обошёл меня, завтра обойдет вас, и если бы даже вам удалось отбить Французов с фронта, они займут в тылу у вас Смоленск и отрежут вас. Вы принуждены будете отступать в руки неприятеля; если, ударив на него с пехотою, вы даже прорветесь в Смоленск и к мостам на Днепре, то всё-таки не провезёте артиллерии. Лучше принять сражение в самом Смоленске. Может быть там удержимся. При несчастии потеряем артиллерию, но сохраним корпус. Во всяком случае, выиграем время и дадим возможность армии прийти на помощь».
Ночь была месячная. Раевский и Паскевич отправились для осмотра местоположения у Смоленска; по возвращении их пехота тотчас была отведена к городу; конница оставлена до рассвета там, где стояла, с приказанием поддерживать бивуачные огни, а в случае наступления Французов отступить к Смоленску. К рассвету пехота заняла места, указанные ей для обороны города [34]. Тaков был канун двухдневной битвы под стенами древней твердыни, которую Годунов называл „дорогим ожерельем России". Оставя без внимания левый берег Днепра и направя главные свои силы по правой стороне этой реки, мы подвергли крайней опасности — сперва отряд Неверовского, а потом корпус Раевского; имея значительное число лёгких войск, упустили неприятеля из вида, позволили ему обойти нас врасплох с левого фланга и едва не были отрезаны от сообщения с Москвою и с южными областями Империи. Все эти ошибки были неминуемым следствием разделения власти между двумя главнокомандующими, и хотя один из них подчинил себя другому, однако же эта произвольная подчинённость была весьма ограничена. Недостаток единства в командовании армиями был причиною недоразумений, которые, несмотря на неоспоримые достоинства вождей и на мужество вверенных им войск, могли иметь для нас самые гибельные последствия.
Читать ещё:
Глава Ⅷ. Соединение русских Западных армий под Смоленском. ← пред. • след. → Глава Ⅹ. Сражение у Смоленска. 1812 год.Приложения
“История Отечественной войны 1812 года по достоверным источникам”
Генерал-майор Богданович Модест Иванович
Санкт-Петербург
1859 г.
Создание сайта Наумов-Готман С. В.
LitObr@ya.ru
2021 - 2022 гг.