Читать ещё:
Глава Ⅶ. Император Александр Ⅰ в лагере при Дриссе и в Москве. ← пред. • след. → Глава Ⅸ. Наступательные действия русских армий под Смоленском.Глава Ⅷ
Предположения Барклая де-Толли по достижении Витебска войсками 1-й армии. — Прибытие Наполеона в Бешенковичи. — Отряжение графа Остермана к Островну. — Дела при Островне и Какувачине. — Намерение Барклая принять генеральное сражение на Лучосе. — Отмена этого предположения. — Отряжение графа Палена навстречу неприятелю. — Арриергардное дело 15 (27) июля. — Потери обеих сторон в делах под Витебском. — Отступление 1-й армии. — Расположение её у Смоленска. — Расположение Наполеоновых войск по достижении им Витебска. — Состояние этих войск. — Отступление 2-й армии от Несвижа к Слуцку. — Дело при Романове. — Движение войск Даву к Днепру. — Занятие Французами Могилёва. — Прибытие 2-й армии в Бобруйск. — Поиск Сысоева к Могилёву. — Расположение Даву у Салтановки. — Наступление 2-й армии к Могилёву. — Сражение у Салтановки. — Отступление 2-й армии к Новому-Быхову. — Движение князя Багратиона к Смоленску, а Платова и Дорохова на соединение с 1-й армией. — Причины бездействия маршала Даву. — Свидание Барклая де-Толли с князем Багратионом. — Расположение 2-й армии у Смоленска. — Современное состояние обеих сторон. — Причины, побуждавшие наших главнокомандующих к наступательным действиям.
План сражения при Островно. 1812 г.
По расположении главных сил 1-й Западной армии 11-го (23) июля на р. Лучосе, Барклай де-Толли, введённый в заблуждение слухами о занятии князем Багратионом Могилева, не только считал соединение обеих армий совершенно обеспеченным, но даже писал смоленскому губернатору, что он вместе с Багратионом перейдет к наступательным действиям [1]. По всей вероятности, Барклай не имел ещё тогда верных сведений о силах Наполеоновой армии либо хотел только успокоить Смолян, угрожаемых неприятельским нашествием. Когда же обнаружилось, что князь Багратион ещё не успел занять Могилева, тогда Барклай решился остановиться на время у Витебска, чтобы выждать подвоз провианта из Велижа; а потом идти навстречу 2-й армии через Бабиновичи к Сенно. С этою целью 12-го (24) июля генерал-майор Тучков 4-й с отрядом из 4-х егерских батальонов, 12-ти эскадронов, казачьего полка и 6-ти орудий послан был к Бабиновичам, между тем как генерал-майор Орлов-Денисов с казачьим отрядом направился к Сенно. Но известия о наступлении Наполеоновой армии к Витебску и Сенно заставили Барклая отказаться от предположенного движения [2]. Он решился принять сражение впереди Витебска. Генерал Ермолов, которому была совершенно известна эта местность, доказывал главнокомандующему, с обычною ему пылкостью, опасность боя с превосходным в числе неприятелем, на позиции пересечённой, весьма затруднявшей движения войск. Барклай, оценив основательность его представлений, отвечал, что он прикажет отвести войска назад.
Между тем 12-го (24-го) июля Наполеон с главными силами находился уже в Бешенковичах (в расстоянии около шестидесяти вёрст от Витебска). Желая разведать о направлении русских войск, он приказал произвести рекогносцировку. Немедленно приступлено было к наводке моста на Двине; но лёгкая кавалерийская бригада Прейсинга (баварского корпуса), не выждав окончания этой работы, перешла через реку вброд. Между тем мост был наведён и сам Наполеон с Прейсинговой бригадой следовал за отступавшими нашими войсками, на протяжении около восьми верст. Эта рекогносцировка убедила его в том, что русская армия уже успела переправиться на левую сторону реки. Возвратясь в Бешенковичи, Наполеон тотчас направил корпус Монбрюна по правой стороне Двины дляпреследования корпуса Дохтурова, а главные силы послал по левой стороне реки к Витебску [3].
Барклай, получив сведения о наступлении неприятельских войск по обеим сторонам Двины, отрядил 12-го (24-го) июля генерал-лейтенанта Остермана с 4-м пехотным корпусом, усиленным полками Ингерманландским и Нежинским драгунскими, Сумским гусарским и Лейб-гусарским, к Островно для задержания неприятеля и выиграния времени. Граф Остерман встретил в семи верстах от Витебска передовые войска Нансути, шедшего в голове Наполеоновых войск. Русская кавалерия, опрокинув их, преследовала до Островна, куда вслед за тем пришли и прочие войска Остермана [4].
На следующий день, 13-го (25-го) июля, Мюрат, приняв начальство над корпусом Нансути, которому придан был 8-й егерский полк дивизий Дельзона, выступил на рассвете к Островно (план сражения при Островне 13-гo (25-го) июля). Генерал Пире, двигавшийся с 8-м гусарским и 16-м конно-егерским полками в авангарде французской кавалерии, встретился с двумя эскадронами Лейб-гусар, за коими шли шесть конных орудий. Французы, пользуясь своим превосходством в числе, разсеяли Лейб-гусар и захватили наши орудия. Сам Мюрат с остальною бригадою дивизии Брюйера и с кирасирами Сен-Жермена, прибыв на место боя, двинулся далее в голове колонны и, поднявшись на возвышение, у подошвы которого случилась эта встреча, увидел войска графа Остермана, расположенные в готовности к бою за Островною, поперёк большой дороги, и прикрытые с флангов болотами и лесистою местностью. 11-я дивизия, в развёрнутом фронте, составляла первую линию; а 23-я в батальонных колоннах и кавалерия — вторую; впереди первой Линии стояли сильные батареи. Со стороны неприятеля на левом крыле, у Островны, построилась в три линии кирасирская дивизия Сен-Жермена (16 эскадронов); в центре разсыпался в стрелки 8-й егерский полк, за которым во второй линии поставлена была часть кавалерии Брюйера (6 эскадронов); на правом крыле — остальные полки Брюйера: два польских и один прусский (12 эскадронов). В то же время дано знать вице-королю, чтобы он поспешил прибыть с пехотною дивизией Дельзона.
Едва лишь Мюрат успел сделать эти распоряжения, как Ингерманландский полк, выйдя из леса, к которому примыкал левый фланг наших войск, показался на правом фланге неприятельской кавалерии; но в этот самый момент 6-й (польский) уланский и 8-й гусарский полки сделали перемену фронта вправо, ударили во фланг и тыл Ингерманландцам и опрокинули их, захватив до 200 человек в плен. Зато другие два полка Брюйера, кинувшиеся в атаку по большой дороге, были совершенно расстроены огнём русской пехоты. Граф Остерман, желая оттеснить французских егерей, разсыпанных (рассыпанных) против нашего центра, приказал трём батальонам левого крыла ударить на них в штыки; но в тот самый момент, когда они двигались мимо неприятельской кавалерии, несколько эскадронов направились им во фланг и заставили их возвратиться на левое крыло нашей позиции. Тогда Остерман, имея в виду развлечь внимание неприятеля и выиграть время, послал несколько батальонов в обход правого крыла Мюратовых войск и два батальона для угрожения его левому крылу. Но обе эти атаки были отбиты: первая польскими уланами и гусарами и прусским уланским полком, а вторая — 9-м уланским, поддержанным кирасирами.
Уже несколько часов продолжался упорный бой, когда прибытие дивизий Дельзона доставило неприятелю почти двойной перевес в силах. Несмотря однако же на то, граф Остерман продолжал удерживаться на занятой им позиции до самого вечера. Когда ему донесли, что некоторые полки потерпели большой урон от неприятельской картечи и спрашивали — что прикажет он делать? он отвечал: «Ничего не делать; стоять и умирать».Один из батарейных командиров подъехал к нему и доложил о своей роте, что в ней много убито канониров и есть подбитые орудия. — «Как прикажете, ваше сиятельство», — спросил он у Остермана. — «Стрелять из остальных», — отвечал отрывисто граф. Между тем Барклай послал ему в помощь 1-й кавалерийский корпус Уварова, но граф Остерман не счёл нужным ввести его в дело. Следовавшая за корпусом Уварова 3-я пехотная дивизия Коновницына, которой назначено было сменить войска 4-го корпуса, расположилась позади их, в 8-ми верстах от Островны, при деревне Какувячине; а на рассвете (рассвете) 14-го (26-го) 4-й корпус отошёл за эту позицию и составил резерв Коновницына.
В 8 часов утра Мюрат с войсками Нансути и Дельзона подошёл к позиции, занятой полками 3-й пехотной дивизии. Фронт её был прикрыт глубоким оврагом: правый фланг — Двиною, которая, однако в этом месте имеет броды; левый — густым болотистым лесом. Неприятельские стрелки 8-го егерского полка, подойдя к краю оврага, завязали перестрелку с нашими егерями; а между тем Дельзон сделал распоряжения для атаки: генерал Гюар с кроатским полком, поддержанным 84-м линейным, двинулся против правого крыла позиций Коновицына; генерал Рюссель с 92-м линейным и с одним батальоном 106-го егерского направился через густой лес против нашего левого крыла; остальные три батальона 106-го полка оставались в резерве против центра нашей позиции. Небольшая часть Мюратовой кавалерии была переведена на другую сторону Двины для угрожения обходом правому крылу Коновницына.
Как только сильные батареи, выдвинутые генералом де-Антуаром, открыли огонь, то неприятели пошли одновременно в атаку на оба крыла нашей позиции. Нападение Французов на левый наш фланг, прикрытый лесом, было отбито; но зато Гюар опрокинул батальоны нашего правого крыла. Генерал Коновницын направил туда весь свой резерв, который, обойдя неприятеля с левого фланга, оттеснил его за овраг; другая атака, поведённая Кроатами и Французами на этом пункте, была также неудачна; одна из наших колонн, увлечённая преследованием, перешла через овраг; в этот самый момент сам Мюрат кинулся с 8-м польским уланским полком в атаку и опрокинул ближайшую к нему русскую пехоту, а вице-король, пользуясь сим успехом, приказал дивизии Дельзона возобновить наступление и ввёл в дело 106-й полк, стоявший в резерве. Войска Рюсселя наконец овладели большим лесоми, обошли Коновницына с левого фланга; левое крыло неприятельской пехоты также подалось вперёд. Батарея, стоявшая в центре нашей позиции, подвергалась большой опасности при атаках на неё неприятельской конницы, но была спасена храбрыми полками Перновским и Кексгольмским под начальством генерал-майорa Чоглокова. Французы, с восклицаниями: «да здравствует император!» кинувшись вперёд, захватили наши три орудия; Черниговский полк ударил в штыки и возвратил потерянную артиллерию. Наконец, Коновиицын приказал своим войскам отступить. Неприятели, видя позади полков Коновницына колонны Остермана, не отважились преследовать нашу дивизию; но сам Наполеон, прибыв к месту сражения, приказал продолжать наступление. Русские войска отходили в совершенном порядке постепенно, из одной позиций в другую, до селения Комары, где Коновницын, с 9-тью тысячами человек пехоты и 3-мя тысячами кавалерии, удерживался против 20-ти тысяч человек до 5-ти часов вечера, а потом отступил к Добрейке и соединился с остальною дивизией 3-го корпуса Тучкова 1-го, который, приняв начальство над appиeprapдом, отвел его ночью за реку Лучосу. Туда же отступили войска Остермана и прибыли с правой стороны Двины корпуса Дохтурова и Палена.
Наполеон остановился на ночлег у селения Какувячина, близь большой дороги, где для него разбили палатку; а Мюрат авангардом — у Добрейки, не доходя 8-мь вёрст до Витебска.
С нашей стороны новый авангард, в составе 8-ми батальонов, почти всей лёгкой кавалерии, находившейся при армии, и 2-х казачьих полков, под начальством графа Палена, выдвинут был в ночь с 14-го (26) на 15-е (27) вперёд на левую сторону Лучосы и расположился на позиции, не доходя Добрейки [5].
Войска наши, в обоих делах 13-го (25) и 14-го (26) июля, оказали геройскую неустрашимость, но храбрейшими из храбрых были достойные их начальники: граф Остерман и Коновницын. Прилагаем записку Коновницына к жене его, отправленную им через день после сражения:
«16-го июля 1812 года в 10-ти верстах из Суража. Я не посрамился пред всеми; был с стрелками впереди; имел против себя два корпуса и самого Бонапарта, даже его сам видел — сходно с показанием пленных — на белой маленькой лошадке, без хвоста. От 8-ми часов утра до 5-ти часов пополудни я дрался с 4-мя полками и двумя батальонами сводных гренадер, против — смею сказать —60-ти тысяч человек. Скажу тебь, мой друг, не посрамился: ни ты, ни дети мои за меня не покраснеют.
Я целый день держал самого Наполеона, который хотел обедать в Витебске, но не попал и на ночь — разве на другой день. Наши дерутся как львы. Но мы не соединены. Багратион, Платов и Витгенштейн от нас отрезаны.
Мы в худом положении. Авось — Бог нас невидимо избавит. Ты не думай… Я себя не посрамлю и охотно умру за моё Отечество. Детей и тебя Бог не оставить, а Отечество мое — может быть — меня вспомнит.
Вообрази, мой друг, что две батареи у меня были уже взяты, но явился я с первыми рядами: все было переколото а пушки —целы… Когда мой один товарищ накануне потерял 6… О наградах не думаем… Это дело не наше».
Но превосходство неприятельских сил было слишком велико. Несмотря на мужественное действие наших войск и на искусные распоряжения их начальников, неприятель, пользуясь своими двойными силами, успел приблизиться к Витебску, тде были расположены главные силы 1-й Западной армии. Барклай, всё ещё надеявшийся на прибытие Багратиона через Могилев к Орше, откуда 2-я армия уже могла войти в связь с 1-ю решился принять сражение на Лучосе, хотя занятая им позиция не представляла выгод в оборонительном отношении. Причины, побуждавшие его к тому, состояли, по собственному его показанию:
По всей вероятности, последняя из этих причин — желание способствовать присоединению Багратиона, преимущественно перед прочими, побуждала нашего главнокомандующего к принятио боя; к тому же русские войска жаждали решительной встречи с врагами: возможно ли было избегать её в то время, когда князь Багратион, по приглашению самого Барклая, должен был находиться на пути к Орше и подвергался, в случае отступления 1-й армии, опасности быть атакованным и разбитым главными силами Наполеона? Если бы это случилось, то вся ответственность в поражении 2-й армии пала бы на Барклая де-Толли. Без всякого сомнения, он мог направиться фланговым маршем навстречу Багратиону к Орше, но такое движение в соседстве неприятельской армии было ещё опаснее, нежели принятие боя на позиции за Лучосой.
При всём том, несоразмерность его сил с неприятельскими не подавала вероятности в успехе. С нашей стороны можно было ввести в делоне более 80-ти тыс. человек против 150-ти тыс. Наполеоновой армии. Такое значительное превосходство неприятеля в числе войск способствовало ему обойти позицию Барклая, отрезать нам отступление к Поречью и отбросить 1-ю армию к Двине, текущей в этом пространстве между высокими, обрывистыми берегами и представляющей возможность переправы только лишь на весьма немногих пунктах [6].
Таким образом, решительное сражение казалось неизбежным. Наполеон с самого начала кампании искал его; в нашей армии — многие желали сразиться, руководясь безсознательною отвагою и не разсчитывая послядствий. Но в то время, когда диспозиция к бою уже была разослана, — когда Барклай де-Толли уже донёс Государю о принятом им намерении и известил о том же Багратиона, умоляя его занять Оршу — в это самое время, в ночь с 14-го (26) на 15-е (27) июля, в главную квартиру 1-й армии прибыл адъютант Багратиона, поручик князь Меншиков, с известием от князя Багратиона о неудаче покушения его пройти через Могилев [7]. Тогда же Багратион, уведомляя Барклая о сосредоточении сил Даву в Могилеве и о движении своём правее сего пункта, изъявлял сомнение в возможности соединить наши армии в Смоленске. Несмотря на то Барклай де-Толли, при всей своей непоколебимости, увлекаемый общим порывом, не решался отступать. Генерал Ермолов поспешил к нему и предрекал ему, в случае боя на позиции впереди Витебска, неизбежную гибель армии. — „Нас спасает одно обстоятельство, — сказал он. — Фронт позиции прикрыт Лучосой, которую перейти в брод довольно трудно. Пока неприятель будет отыскивать броды, мы должны, немедленно снявшись спозиций, начать отступление; в противном случае — армия наша подвергается поражению по частям".
Главнокомандующий собрал военный совет; все согласились с мнением Ермолова; но генерал Тучков 1-й предложил остаться на позиции до вечера. — „Кто поручится в том, что ещё до вечера мы не будем разбиты? — возразил Ермолов. — Разве Наполеон обязался оставить нас в покое до ночи?" Главнокомандующий, разделяя убеждение генерала Ермолова, решился отступать через Поречье к Смоленску. „В таких обстоятельствах, — пишет он в записках своих, — не было никакой цели сражаться под Витебском: самая победа не принесла бы нам пользы; если бы между тем Даву занял Смоленск. Вступив в сражение, я без всякой пользыпожертвовал бы 20-ю или 25-ю тысячами человек, не имея способа, даже при одержании победы, преследовать неприятеля; ибо Даву, заняв Смоленск, пошёл бы в тыл 1-й армии; а если бы я решился на него напасть, то Наполеон последовал бы за мною и я был бы окружён неприятельскими войсками. Единственное моё отступление, даже после победы, было бы направлено через Сураж к Велижу, и, следовательно, — я ещё более отдалился бы от 2-й армии. По всем сим соображениям, решился я немедленно следовать к Смоленску. Все обозы и артиллерийские резервы, отправленные в Сураж, получили повеление идти к Поречью и Смоленску; а попечение о продовольствии армии поручено тамошним губернатору и предводителю дворянства [8]".
Отступление в близи неприятельской армии было весьма затруднительно. Главнокомандующий, желая скрыть своё намерение, поручил отряду графа Палена, усиленному посланными к нему подкреплениями до 14-ти батальонов, 32-х эскадронов и 2-х казачьих полков с 40 орудиями [9], задержать неприятеля на пути к Витебску. С этою целью граф Пален занял в 8-ми верстах от города позицию, прикрытую с фронта незначительною речкою, впадающею в Двину, а с правого фланга —Двиною; левый фланг был совершенно открыт; к тому же, протяжение позиций было несоразмерно с силою нашего отряда: во всех 14-ти батальонах было не более 4-х тысяч человек, что заставило расположить пехоту в двух линиях, без резерва, с весьма большими интервалами между батальонами; кавалерия была построена на небольшой равнине у впадения речки в Двину, но как эта равнина была стеснена с одной стороны Двиною, а с другой —поросшими лесом высотами, то наши эскадроны расположились в шахматном порядке в три и отчасти даже в четыре линии, следствием чего была огромная потеря от неприятельской канонады.
15-го (27-го) июля, на рассвете, Наполеон повёл войска свои по дороге к Витебску. Впереди следовали лёгкая кавалерия и пехотная дивизия Брусье, за ними главные силы армии. Пройдя около двух вёрст, неприятели открыли наш арриергард; за ним, вдали, можно было усмотреть, как бы в тумане, расположение главных сил Барклая де-Толли. Витебские колокольни возвышались против левого фланга Французов. Неприятель, подойдя к речке, приступил к возобновлению мостика, сожжённого накануне русскими войсками. Эта работа, совершённая под огнем нашей гвардейской конной артиллерии, действовавшей отлично под начальством полковника Козена, потребовала много времени; затем, 16-й конно-егерский полк двинулся по мосту через речку; пехота БрусьЕ, перейдя также через мост, построилась в кареях, между тем как один из егерских полков направился к лесистым высотам, где стояло левое крыло нашего отряда, а 16-й конно-егерский с двумя стрелковыми ротами 9-го линейного полка, кинувшись влево, значительно отдалился от прочих войск. Граф Пален, пользуясь тем, послал против него в атаку Лейб-казаков, поддержанных двумя эскадронами Сумского гусарского полка. Французкие конные егеря остались на месте и, как только подскакала к ним наша кавалерия, встретили ее залпом из карабинов; но это не остановило казаков и гусар, которые быстрым ударом смяли егерей, опрокинули их в овраг и кинулись на стрелков. Неприятельские две роты, окружённые со всех сторон нашею конницею, успели однако же построить кучки и отошли к оврагу, где были выручены 53-м линейным полком. Сам Наполеон, следивший за ходом дела с небольшого холма, съехал оттуда за овраг и, поравнявшись с стрелками, спросил: — „Какого вы полка?" — „9-го линейного и все Парижане", — отвечали они. — „Вы молодцы, всякий из вас достоин креста!" —сказал Наполеон, провожаемый далее по всей линии восклицаниями: «да здравствует императори!» Войска БрусьЕ, построенные в полковых каре, в интервалах которых стояла артиллерия, подались вперёд, но были остановлены решительными атаками русской конницы. Наполеон был принуждён ввести в дело всю кавалерию Нансути и пехоту Дельзона, и тогда граф Пален, видя явную невозможность удерживаться против столь превосходных сил, отступил за Лучосу, в пятом часу пополудни. В продолжение боя, движение назад одного из французских кавалерийских полков, имевшее целью дать место войскам Дельзона, поселило панический страх в неприятельском обозе; нестроевые и маркитанты кинулись по дороге в Бешенковичи и распространили слух о поражении французской армии [10].
Сражения 13-го (25), 14-го (26) и 15-го (27) июля стоили дорого — как нам, так и неприятелям. С нашей стороны убито 827 человек (в числе коих, 13-го, генерал-майор Окулов), ранено 1,855 (и в том числе, 14-го, генерал-майор Кутайсов пулею в ногу), без вести пропало 1,082, всего же 3,764 человека [11]. Урон неприятеля простирался до 3,704 человек, из коих захвачено в плен 300 человек. В числе убитых был дивизионный генерал Руссель и один бригадный генерал; ранен один бригадный генерал [12].
В донесении Государю Барклая де-Толли о делах под Витебском было сказано: „Войска Вашего императорского Величества в течение сих трёх дней с удивительною храбростью и духом сражались противу превосходного неприятеля. Они дрались как Россияне, пренебрегающие опасностями и жизнию за Государя и Отечество. Я не решу — войскам ли авангарда, 4-го корпуса или 3-й дивизии отдавать пред другими преимущество: все соревновали в мужестве усердии и храбрости, особенно отличился Лейб-гусарский полк.
Одни неблагоприятствующие обстоятельства, не от 1-й армии зависящие, принудили её к сему отступлению, коим она, в военном смысле, может тщеславиться, производив оное ввиду превосходнейшего неприятеля, удерживаемого малым авангардом, в начальстве графа Палена состоящим.
…Непоколебимая храбрость войск даёт верную надежду к большим успехам [13]".
Командовавший арриергардом, в деле 15-го (27) июляграф Пален был произведён в генерал-лейтенанты [14].
Сначала Барклай имел намерение оставаться на Лучосе только до полудня 15-го (27)июля и потом начать отступление, но упорное сопротивление нашего арриергарда, подав ему надежду задержать неприятеля на Лучосе до самого вечера, заставило его остаться на месте до 4-х часов пополудни. Желая содействовать Палену в замедлении Французов, главнокомандующий отрядил к нему в помощь часть главных сил и выдвинул левое крыло, угрожая неприятелю обходом с правого фланга [15].
Наполеон надеялся вовлечь Барклая де-Толли в решительное сражение. Французские войска, утомленные продолжительным походом, неимевшие почти вовсе хлеба и питавшиеся, большею частью, одним лишь наскоро сваренным мясом без соли, желали боя, надеясь чего-нибудь лучшего. Но русский главнокомандующий уже готовился продолжать отступление [16].
Ровно в четыре часа наша армия снялась с позиции своей. Войска отступали тремя колоннами: правая (2-й и 4-й пехотные корпуса) следовала по Суражской дороге к Агапоновщине; средняя (3-й пехотный и 2-й кавалерийский корпуса), при которой находилась главная квартира, по дороге в Поречье, к Вследичам; левая (5-й и 6-й пехотные и 3-й кавалерийский корпуса) по кратчайшей доpoге к Смоленску, ведущей на Рудню, достигла Королева. Арриергард графа Палена оставался до рассвета следующего дня на Лучосе. Огромные бивуачные огни, пылавшие па месте бывшего лагеря армии, утвердили Наполеона в надежде сразиться с главными силами русской армии.
На следующий день, 16-го (28) июля, правая колонна, под прикрытием главного арриергарда Палена, отошла к Яновичам; средняя, прикрытая арриергардом Корфа, к Колышкам; левая, в арриергарде которой находилась кавалерия генерал-майорa Шевича, к Лиозне. Неприятельская кавалерия, неосторожно преследовавшая арриергард Палена, потерпела поражение при Агапоновщине [17]. Французские войска, истомлённые недостатком в провианте и фураже, изнемогали от зноя, доходившего в тени до 28-и градусов (по Р.). Наполеон, уже не надеясь разобщить наши армии, решился прекратить преследование и дать отдых своим войскам, чтобы присоединить к ним отсталых и собрать необходимые запасы в окрестной стране [18].
17-го (29) июля 2-й и 4-й пехотные корпуса соединились с 3-м пехотным при городе Поречье, a 5-й и 6-й корпуса прибыли к Рудне. Дальнейшее движение к Смоленску совершено было в двух колоннах. Войска, при первом шаге в Смоленскую губернию, встречены были с истинно русским радушием: крестьяне привозили в лагерь съестные припасы и отказывались брать за них деньги либо принимали с благодарностью ничтожную плату. Многие из них изъявляли готовность вооружиться и простодушно спрашивали: „Не будем ли мы в ответе, если убьем Француза?"
20-го июля (1-го августа) главные силы 1-й Западной армии соединились при Смоленске и стали лагерем по правому берегу Днепра, на дорогах, ведущих в Поречье и Рудню. Главная квартира армии находилась в Смоленске. Арриергард графа Палена, усиленный корпусом Корфа, расположился близь Поречья; арриергард геиерал-майорa Шевича — у Рудни. В Смоленске армия была усилена резервными батальонами и артиллерийскими ротами, состоявшими под начальством генерал- адъютанта Винцингероде, который, сдав их в войска, получил в команду Казанский драгунский и 4 казачьих полка для действий в левый фланг неприятельской армии по направлению к Витебску [19].
Со стороны Наполеона, войска, действовавшие против Барклая, расположены были следующим образом: главная квартира в Витебске, где находилась и гвардия. Корпус вице-короля в Сураже, на Двине, составлял левое крыло армии; правее, против Рудни, вся кавалерия Мюрата и сзади его — корпус Нея; а за Неем — между Бабиновичами и Витебском — три дивизии Даву. Сен-Сир оставался, по-прежнему, у Бешенковичей.
Пятинедельный поход Наполеона от берегов Немана к Витебску не имел никаких последствий, кроме быстрого занятия нескольких губерний, скудных средствами и опустошённых войсками обеих сторон. В особенности вредно было Французам разорение мельниц, не позволявшее им воспользоваться зерновым хлебом, найденным в стране. Pyccкиe магазины, захваченные неприятелем, далеко не могли удовлетворять потребностям огромной Наполеоновой армии, да и в перевозочных средствах оказался крайний недостаток. Следствием всего этого были мародёрство и бродяжничество, развивавшиеся сперва в иностранных войсках, а потом — и во всей армии. Но кроме того были и другие причины ослабления войск: фуражировки; конвоирование огромных обозов; попечение о стадах, следовавших за армией; полковая артиллерия, отвлекавшая множество пехотных солдат от их настоящей службы и не приносившая ни малейшей пользы; наконец, чрезвычайная убыль в кавалерийских лошадях, заставлявшая многих всадников тащиться пешком вслед за войсками. От совокупного влияния этих обстоятельств армия заметно таяла, и этого не могли отвратить ни гениальность Наполеона, ни опытность французской военной администрации. Оказалось, что ведение войны в России было несравненно труднее, нежели действия в Италии и южной Германии — странах населённых, изобильных средствами для содержания войск и перерезанных во всех направлениях удобными дорогами. Войска, состоявшие в это время под непосредственным начальством Наполеона (корпуса Нея, вице-короля, Сен-Сира, три дивизии Даву, кавалерия Мюрата и гвардия), в которых при переходе через Неман было двести двадцать тысяч человек, считали в рядах своих, по достижению Витебска, не более полутораста тысяч, следовательно, ослабились целою третью — семьюдесятью тысячами человек, из числа коих не выбыло из строя в делах и десятой части [20].
Изложив действия Барклая де-Толли и сподвижников его до прибытия 1-й Западной армии к Смоленску, перехожу к описанию отступления 2-й Западной армии после трехдневного отдыха в Несвиже.
Втавить картинку карты
28-го июня (10-го июля н.ст.) выступил к Слуцку 8-й пехотный корпус; 29-го последовали за ним остальные войска князя Багратиона; а казачий отряд Платова расположился в арриергарде у Несвижа. 1-го (13) июоля, вся 2-я армия, за исключением арриергарда, расположилась у Слуцка. Там получено было известие о появлении войск Даву в местечке Свислоче, в 40 верстах от Бобруйска, что заставило князя Багратиона, находившегося оттуда в 120-ти верстах, ускорить движение. Генерал Раевский, с 7-м пехотным корпусом, на следующий же день, 2-го (14) июля, был послан к деревне Верхутиной. Между твм, ещё накануне, Платов, оставя у Несвижа генерал-майора Карпова 2-го, с двумя казачьими полками, выступил к Романову; а за ним следовал туда же и отряд Карпова. Неприятель, заметя отступление казаков, преследовал их тремя эскадронами улан. Хотя они были под силу нашему отряду, однако же Карпов, желая завлечь их подалее от Несвижа, приказал казакам ускорить отступление, отошёл от местечка версты четыре, и, вдруг обратясь навстречу уланам, ударил на них, истребил целый эскадрон и преследовал прочих до самого Несвижа, а потом двинулся назад для присоединения к летучему отряду.
2-го (14) июля Платов был атакован у Романова семью кавалерийскими полками; казаки, опрокинув их, гнали до самой неприятельской пехоты, расположенной в 5-ти верстах от Романова. „Два лучшие полка, 1-й шассерский (конно-егерский) и конно-гренадерский, истреблены на прах,“ — писал атаман в своем донесении. Вслед затем неприятель, усилясь значителным подкреплением, заставил казаков отступить на соединение с отрядом генерал-адъютанта Васильчикова, к Романову; там расположена была в двух отдельных батареях донская конная рота с прикрьтем 5-го егерского полка, под командою полковника Гогеля; за нею, под непосредственным начальством генерала Васильчикова, находились полки: Ахтырский rycapcкий, Киевский драгунский и Литовский уланский; а по флангам их — казачьи полки, под командою генерал-майоров: Краснова 1-го, Иловайского 4-го, Кутейникова 2-го и Карпова 2-го.
Неприятель, подойдя к нашей позиции, был встречен огнем орудий и несколько раз атакован казаками с флангов. Дело, продолжавшееся более часа, окончилось отступлением неприятельских войск к местечку Тимковичам. Судя по ходу боя, урон их был весьма значителен; в плен захвачено казаками 18 штаб- и обер-офицеров и 360 нижних чинов. Наша потеря была умеренна. В числе отличившихся атаман назвал генералов Васильчикова, графа Воронцова и всех главных казачьих начальников; о генерале Кутейникове 2-м сказано, что „он был в самой сильной атаке и поражении среди огня и проч.“ В тот же день Платов отошёл за речку Морочь [21].
После дела при Романове, войска, прежде бывшие под командою короля Вестфальского, прекратили преследование с тыла 2-й Западной армии и обратились влево: из числа их, Tappo, сменивший Вандамма в командовании 8-м (вестфальским) корпусом, двинулся 4-го (16-го) июля из Несвижа через Минск к Орше; Понятовский с 5-м (польским) корпусом, из Романова, через Игумен, к Могилеву; а Латур-Мобур, достигиув Глуска, 12-го (24-го) июля направился через местечко Березино к Могилёву. 7-й же (саксонский) корпус, генерала Рейнье, отошёл назад к Слониму, откуда ему назначено было идти против Тормасова [22].
Войска, состоявшие под непосредственным начальством Даву, тоже продолжали наступать к Днепру. Отрядив для прикрытая минского депо кавалерийскую бригаду Пажоля, усиленную частью бригады Бордесуля и одним пехотным полком, к Игумену (откуда Пажоль выслал разъезды к Свислочи), и оставя в Минске один из полков дивизии Дессе, Даву выступил из Минска 1-го (13-го) июля и прибыл в Игумен 3-го (15-го), между тем как кавалерийский корпус Груши занял Борисовское предмостное укрепление, заставя полковника Грессера, находившегося в Борисове с тремя слабыми резервными батальонами, в числе всего- на-всё до 400 человек, отступить к Могилёву. Затем корпус Даву, с кавалерийской дивизией корпуса Груши, направился к Могилёву, а остальные войска Груши, двинувшись от Борисова через Коханово и Бабиновичи, вошли в состав главных сил Наполеона [23].
7-го (19-го) июля могилевский губернатор граф Толстой, узнав о появлении неприятеля у местечка Княжиц, в 10-ти верстах от Могилёва, послал туда полицмейстера Литвинова с 30-ю рядовыми внутренней стражи, которые напали на передовые неприятелькие посты и захватили в плен одного Француза; на следующий день, в четыре часа утра, авангард Даву прибыл к виленской заставе, и после упорного дела с могилевским гарнизонным батальоном, занял город, откуда в то же самое время выехал губернатор и бежало много жителей. Того же 8-го (20-го) числа, Даву вступил в шкловские ворота. Неприятелям достались значительные склады провианта в магазинах, которые не были истреблены собственно потому, что никто не предвидел занятия города Французами. Кроме запасов, найденных в Могилёве, неприятель получал там в изобилии провиант, рогатый скот и лошадей от помещиков, по раскладке, сделанной временным правительством, составленным по приказанию Даву. Но все покушения этого изменнического управления образовать вооруженную силу в пользу Французов, остались напрасны. Хотя и удалось временному правительству набрать из шляхтичей до 400 охотников, названных народовою гвардиею, однако же они не принесли ни малейшей пользы и разбежались, не сделав против Русских ни одного выстрела. К сожалению, Могилёву суждено было явить единственный в войну 1812 года пример презрения священнейших обязанностей. Архиепископ могилёвский Варлаам не только принял сторону неприятеля и поминал на ектениях Наполеона, как законного государя, но возбуждал к тому же свою паству и составил клятвенное обещание, которым обязывал всех, принадлежавших к его эпархии, исполнять в точности распоряжения властей неприятельских [24].
6-го (18-го) июля все войска 2-й Западной армии собрались в Бобруйске. Польза, принесенная этою крепостью в тогдашних обстоятельствах, не подлежит сомнению: если бы мы не имели там укреплённого пункта, обеспечившего переправу через Березину, то Даву, по достижении Игумена, мог бы предупредить князя Багратиона на сей реке либо атаковать его прежде, нежели 2-я армия успела бы переправиться через Днепр. В настоящее же время, когда через Бобруйск проходит одно из важнейших и лучших сообщений империи, стратегическое значение Бобруйской крепости ещё более увеличилось.
7-го (19-го) июля во время днёвки Багратионовых войск у Бобруйска, получено было, через флигель-адъютанта князя Волконского, Высочайшее повеление: 2-й Западной армии идти через Могилёв и Оршу, на соединение с 1-й армией. Но в то же самое время пришло известие о движении Даву прямо к Могилёву [25]. Князь Багратион, надеясь предупредить сосредоточение значительных сил неприятеля в Могилёве и пробиться силою к Орше, отрядил в тот же день из Бобруйска к Могилеву 7-й пехотный корпус Раевского (за исключением 5-го егерского полка, приданного летучему отряду Платова) и часть кавалерии графа Сиверса. На следующий день, 8-го (20-го) июля, выступил по той же дороге 8-й пехотный корпус Бороздина, в арриергарде коего следовал граф Воронцов с Сводною гренадерскою дивизиею и Харьковским драгунским полком. При выступлении из Бобруйска Багратион присоединил к своей армии из тамошнего гарнизона 6 резервных батальонов, предоставя оборону крепости 12-ти батальонам с сотнею казаков, в числе пяти тысяч человек [26].
Карта главных движений российской и французской армии от начала войны до сражения при Смоленске.
9-го (21-го) июля Раевский достиг Старого-Быхова; прочие войска 2-й армии оставались назади в расстоянии перехода. В тот же день полковник Сысоев, двигаясь с своим казачьим полком впереди авангарда графа Сиверса, встретил на пути к Могилёву вытесненный оттуда слабый отряд Грессера, который, в продолжение целого перехода подвергался беспрестанным атакам французского конно-егерского полка. Прибытие Сысоева заставило неприятеля прекратить преследование. Между тем подоспел и граф Сиверс с двумя драгунскими и с двумя казачьими полками, что дало возможность Сысоеву действовать решительно; двинувшись с своими казаками быстро вперед, он настиг конно-егерей, окружил их со всех сторон и, разбив совершенно, преследовал неприятеля, но будучи встречен в пяти верстах от Могилёва огнём 6-ти-орудийной батареи, расположенной под прикрытием 85-го линейного полка, возвратился к отряду Сиверса. Французы в этом деле вообще потеряли 32 Офицера и 460 нижних чинов, из числа коих в плен взято: 1 полковник, 8 обер-офицеров и более 200 нижних чинов [27].
Даву убежден был в необходимости удержания за собою Могилёва, куда направлялись главные его силы; а между тем успел собрать на этом пункте не более 28- ми тысяч человек. Поскольку в окрестностях Могилёва не оказалось хорошей оборонительной позиции, то маршал решился выдвинуть находившиеся при нём войска по дороге к Старому-Быхову. С этою целью он, в сопровождении генерала Гаксо, сделал тщательную рекогносцировку местности в этом направлении и, избрав позицию у деревни Салтановки, за одним из притоков Днепра, расположил на ней войска, в числе 28-ми тысяч человек, 10-го (22-го) июля.
Князь Багратион, удостоверясь о занятии неприятелем Могилёва, хотя и не знал наверно ни о числе войск, там находившихся, ни о силе тех, которые могли подкрепить их впоследствии, однако же решился идти навстречу маршалу Даву и проложить себе путь оружием. В донесении Государю, он объяснил причины, побудившие его к тому следующим образом: „Достигая, с своей стороны, цели предначертанной Вашим Величеством, чтобы преградить путь неприятелю к Смоленску и иметь в тылу 2-й армии центр России, я должен следовать непременно на Могилёв, как по ближайшему пути, и там только перейти Днепр, ибо все другие на оном переправы устроены на весьма отдалённых дорогах; а что и того важнее, то оставляя в Могилёве неприятеля, где бы ни переправилась армия, она всегда будет в опасности попасть между двух, как полагать должно, довольно сильных корпусов, идущего из Орши на Смоленск и находящегося в Могилёве“ [28].
Готовясь идти против Даву, князь Багратион, как истый военачальник, образовавшийся в школе Суворова, принял меры для обеспечения своего отступления на левую сторону Днепра: с этою целью он писал к могилёвскому губернатору о сплаве плотов и строевого леса, вниз по Днепру, от Старого-Быхова к Новому-Быхову, для устройства там моста [29].
10- го (22-го) июля передовые войска Раевского, оттеснив неприятельский авангард, расположенный у деревни Дашковки, заставили его отойти на позицию у Салтановки.
План сражения при Салтановке. 1812 год.
На этой позиции войска маршала Даву были расположены следующим образом: постоялый двор у Салтановки и мельница у Фатовы, приспособленные к обороне, заняты пятью батальонами 85-го линейного полка, под командою генерала Фридрихса; за ними в резерве стал генерал Дессе с 108-м полком; мост у постоялого двора был заграждён, а мельничная плотина перекопана; артиллерия расположена на выгоднейших пунктах для её действия. За этими войсками; в расстоянии около трёх вёрст, у деревушки Сельца, стояли три полка дивизии Компана (61-й и позади его 57-й и 111-й) и кирасиры Баланса, с частью артиллерии; между Сельцем и Могилёвом — польская дивизия Клапареда; наконец — генералу Пажолю, с легкою кавалерийскою бригадою и 25-м линейным полком (дивизии Компана), было поручено охранять дорогу, ведущую из Могилёва в Игумен. Число всех этих войск простиралось до 20-ти тысяч человек пехоты и 6-ти тысяч кавалерии.
11- го (23-го) июля Багратион приказал Раевскому, с его корпусом и частью кавалерии Сиверса, в числе 15-ти тысяч человек, атаковать неприятеля. Прочие войска 2-й армии в то же время следовали к Дашковке. В 8 часов утра дело завязалось между передовыми войсками обеих сторон, в лесу, не доходя Салтановки. Французы, отстреливаясь, отошли на свою позицию; а наши, пройдя через лес двумя колоннами, расположились у опушки: дивизия Колюбакина — против моста у Салтановки, а дивизия Паскевича — против плотины у Фатовой. После кратковременной канонады и перестрелки войска наши устремились на мост, но встреченные сильнейшим картечным и ружейным огнём, принуждены были отступить.
Надеясь найти менее местных препятствий у Фатовы, Раевский направил туда дивизию Паскевича; Ладожский полк вытеснил один из батальонов французского 85-го полка, занимавший дома по правую сторону речки, и под покровительством огня 12 -ти-орудийной батареи перешёл на другой берег, но был оттеснен 61-м линейным полком, который между тем по приказанию маршала Даву, приблизился к фронту обороняемой позиции. Здесь, в кровопролитной схватке, знамя Орловского полка, кинувшегося в помощь Ладожскому, схваченное неприятелями, было спасено полковым адъютантом. Один из батальонов дивизии Дессе, увлёкшись преследованием отбитых войск,перешёл через овраг, но был опрокинут с большим уроном. Генерал Паскевич покушался обойти неприятеля с фланга; уже наша застрельщичья цепь, следовавшая через лес, приближалась к деревне Селец, когда Французы, направя несколько батальонов в самую чащу леса и угрожая отрезанием нашим войскам, заставили их отступить.
Между-тем с обеих сторон продолжалась сильная канонада. Раевский, слыша по направлению гула выстрелов, что Паскевич подается вперед, и заметя колебание в неприятельской линии, снова послал 12-ю дивизию на мост у Салтановки. Вместе с Васильчиковым и всеми офицерами своего штаба, в числе которых были сыновья самого Раевского, он сошёл с коня и стал впереди Смоленского полка, назначенного идти в голове колонны. Этот отличный полк, на знаменах которого начертано свидетельство его подвигов „за взятие французских знамён на горах Альпийских “, кинулся к мосту; по в это самое время, завидя у себя на фланге неприятельскую колонну, пробравшуюся через речку ниже моста, ударил на неё в штыки и опрокинул Французов в болото. Раевский: готовился идти через мост, как вдруг пришло от Паскевича известие о невозможности обойти неприятеля с фланга; в то же время несколько захваченных в плен Французов уверяли, что у маршала Даву было три пехотных и две кавалерийские дивизии, и что все прочие его силы были собраны в Могилёве. Генерал Раевский, видя совершенную невозможность прорваться через дефиле, за которым стояли значительные неприятельские силы, приказал войскам отступать. Неприятель преследовал его довольно слабо, только до Новосёлок и остановился на том самом месте, где стояли передовые его посты накануне; а войска Раевского расположились у Дашковки, куда прибыли князь Багратион и Платов и пришли уже ночью Сводная гренадерская дивизия графа Воронцова и прочие войска 2-й армии [30].
Урон обеих сторон в сражении при Салтановке был значителен. Французы потеряли вообще до 3,400 человек, в числе которых взято в плен около 500. С нашей стороны — убито: штаб- и обер-офицеров 16, нижних чинов 548; ранено: генералов 2, штаб- и обер-офицеров 35, нижних чинов 1,309; без вести пропало: штаб- и обер-офицеров 2; нижних чинов 592; всего же у нас выбыло из строя 2,504 человека [31].
Генерал Раевский, донося князю Багратиону об этом сражении, писал: „Единая храбрость и усердие русских
войск могли избавить меня от истребления против превосходного неприятеля на столь выгодной для него позиции.
Я сам свидетель, что мнопе офицеры и нижние чины, получа по две раны и перевязав их; возвращались в сражение,
как на пир (Об этом упомянул также Раевский впоследствии в письме к генералу Жомини). Не могу довольно выхвалить храбрости и искусства артиллеристов: все были герои. Этот бой был первым боем моего корпуса в походе. Войска одушевлены были примерным мужеством и ревностью, достойными удивления“ [32].
На следуюпцй день, 12-го (24-го) июля, Даву, ожидая вторичного нападения со стороны Багратиона (которого счи- тал гораздо сильнее того, как он был в действительности), простоял на месте и обратил всё своё вниманише на укрепление позиции при Салтановке. А между тем 2- я армия отступала к Новому-Быхову, где уже была устроена переправа через Днепр; для прикрытия этого движения корпус Раевского оставался у Дашковки во весь этот день. Летучий отряд Платова и Дорохов, с 1-м егерским и Изюмским гусарским полками, получили приказание переправиться у Ворколабова и идти в промежутке между Днепром и Сожью, на соединение с 1- ю Западною армиею; 18-й же егерский полк, находившийся до сего времени в отряде генерала Дорохова, оставлен был при главных силах армии,по чрезвычайному утомлению в нём людей прежними маршами.
14-го (26-го) июля, главные силы 2-й армии переправились через Днепр у Нового-Быхова и в следующие дни продолжали движение через Пропойск и Мстиславль, прикрываясь со стороны Днепра авангардом, следовавшим от Пропойска на Чаусы, Дрибин и Горки, к Дубровне, и летучим отрядом Платова, который вместе с Дороховым, переправясь через Днепр, у Дашковки и Ворколабова, двигался через Чаусы, Горки и Дубровну к Любавичам, и, достигнув последнего пункта, вошёл в связь с 1-ю армиею. При этом считаю не излишним сказать несколько слов о том, как переправился Дорохов с доведённым его заботами до высокой степени боевого образования Изюмским гусарским полком. Подъехав с несколькими казаками и одним трубачом Изюмского полка к Днепру, он нашел удобное место для переправы и, частью вброд, частью вплавь, перенёсся на другой берег реки. Там, выждав приход Изюмцев к Днепру, приказал он трубачу играть сбор. Как только гусары услышали сигнал, то кинулись в реку и по указанию высланных им навстречу казаков переправились на. левую сторону Днепра [33].
В продолжение времени этих движений князя Багратиона и Платова, Даву, несмотря на присоединившиеся к нему подкрепления, не осмелился переправиться через Днепр из опасения попасть в средину между нашими Западными армиями. Такая осторожность опытного воина была необходимым следствием ослабления его войск под влиянием тех же самых неблагоприятных обстоятельств, которье истощили прочие войска Наполеона. Вместо ста тысяч человек, срстоявших при переходе через русские границы, в тех частях войск, кои были направлены к Днепру, Даву мог собрать на сей реке не более семидесяти тысяч [34].
21-го июля (2-го августа н. ст.), в тот день, когда 2- я Западная армия находилась в расстоянии одного перехода от 1-ой, князь Багратион приехал в Смоленск и тотчас же отправился к Барклаю де-Толли, который, узнавши о его прибытии, надел шарф, взял шляпу и встретил его в передней комнате. „Узнавши о вашем приезде в Смоленск, я уже готов был ехать к вам,“ — сказал Барклай князю Багратиону. Свидание между главнокомандующими разоряло недоразумения, возникшие между ними в продолжение отступления вверенных им армий. Оставалось решить, кому из них принадлежало главное начальство над всеми войсками, собранными у Смоленска, на что не было дано предварительно Высочайшего повеления. Князь Багратион был старше в чине; зато Барклай пользовался особенною доверенностью Государя, командовал с самого начала войны большею частью армии и, как военный министр, имел более определительные сведения об административной части войск и о всём том, что уже было сделано и что ещё оставалось сделать для обороны государства. Князь Багратион подчинил себя Барклаю де-Толли, уже не раз бывшему под его начальством. Оба они в донесениях своих Государю отдали друг другу справедливость. Император Александр, с своей стороны, выразил им совершенное Своё удовольствие. „Я весьма обрадовался, — писал он Барклаю, — услышав о добром согласии вашем с князем Багратионом. Вы сами чувствуете всю важность настоящого времени, и что всякая личность должна быть устранена, когда дело идёт о спасении Отечества.“ В то же время он отвечал Багратиону: „Зная ваше усердие к службе и любовь к Отечеству, Я уверен, что в настоящее, столь важное для оного время, вы. отстраните все личные побуждения, имев единственным предметом пользу и славу России. Вы будете к сей цели действовать единодушно и с непрерывным согласием, чем приобретёте новое право на Мою признательность“ [35].
По соединении Западных армий, князь Багратион отрядил 23-го июля (4-го августа) генерала Неверовского с его дивизею, усиленною Харьковским драгунским и тремя казачьими полками, с двенадцатью батарейными орудиями и небольшою частью смоленского ополчения, для занятия города Красного и для поддержания казачьих партий, стороживших дороги в Оршу и Могилёв; пространство же по правую сторону Днепра, от Красного до пореченской дороги, было охраняемо передовыми постами 1-й армии, поддержанными её авангардами, под начальством графа Палена и генерал-майора Шевича, из которых первый стоял близ Стабны, а другой близ деревни Буры [36].
Со стороны Французов в исходе июля войска главной армии находились между Суражем и Могилёвом. Генерал Латур-Мобур по прибытии к Могилёву, 24-го июля (5-го августа), был на следующий день, отряжен с своим корпусом и с пехотною дивизиею Домбровского (корпуса Понятовского) к Свислочи для наблюдения крепости Бобруйска и резервного корпуса Эртеля, стоявшего по-прежнему у Мозыря [37].
Соединение 1-й и 2-й Западных армй у Смоленска стоило нам пожертвования пространством от границ империи до Днепра и многих магазинов, доставшихся в руки неприятеля либо уничтоженных. Но зато потери наши в войсках при отступлении были незначительны, несмотря на то, что 2-я армия принуждена была пройти от Волковиска к Бобруйску около 600 верст в 20-ть дней. Общий урон обеих русских армий, за исключением убитых и раненых, не превышал 10-ти тысяч человек, таким образом, что, по достижении Смоленска, в войсках Барклая де-Толли и князя Багратиона было 120 тысяч человек, и, кроме того, на Двине 25 тысяч и на Волыни 30 тысяч человек: следовательно, до 175-ти тысяч, не считая гарнизонов Риги и Бобруйска и резервного корпуса Эртеля [38].
Напротив того, потери Наполеоновой армии, больными и отсталыми, в первые пять недель кампании 1812 года были огромны и равнялись почти трети войск, вошедишх в Россию. Из числа этих 450-ти тысяч человек около 150-ти тысяч было оставлено: на Двине против Риги и графа Витгенштейна; у Рогачёва против Бобруйска и на Волыни против Тормасова: следовательно, к Витебску и Могилёву направлено было 300 тысяч человек, из числа которых по прибытии к Смоленску, в начале августа, оставалось налицо менее 200 тысяч [39].
До соединения наших армий под Смоленском, русские войска, хотя желали боя, однако же терпеливо сносили постоянное отступление. Но когда, наконец, совершилось столь долго ожидаемое сосредоточение сил, то все в нашей армии — от генерала до солдата — были уверены в наступлении дня кровавой расплаты за разорение родной страны, и даже ближайшие сподвижники Барклая де-Толли, князь Багратион, Ермолов, Толь, были убеждены в необходимости решительного сражения и не сомневались в успехе. По собранным нами, в то время не вполне точным сведениям, Наполеон имел для противодействия нашим 120-ти тысячам человек не более 150-ти тысяч. Такое превосходство неприятельских сил надеялись вознаградить самоотвержением русских войск. К тому же французская армия была растянута на значительном пространстве и могла быть разбита по частям. Защита Смоленска, одного из важнейших пунктов государства, требовала боя, и дальнейшее уклонение от него оказало бы самое вредное влияние на дух войск, тем более, что в 1-й армии с самого начала войны, известия о действиях других частей войск поселяли чрезвычайное соревнование. Засада Платова при Мире была в общем мнении блистательным подвигом; дело при Салтановке считалось победою, проложившею Багратиону путь к Смоленску; успехи Тормасова и Витгенштейна представлялись отступающей армии в увеличенном виде. Всё это послужило к возбуждению войск; но, при дальнейшем уклонении от боя, могло повести к упадку духа и поселить недоверчивость к главнокомандующему. До тех пор, пока ему не удавалось соединиться с Багратионом, он мог избегать решительного сражения, но коль скоро соединились армии, то Барклаю, при всей непоколебимости его, увлечённому общим порывом, не оставалось ничего более, как сражаться, несмотря на значительное превосходство сил неприятельских [40].
Читать ещё:
Глава Ⅶ. Император Александр Ⅰ в лагере при Дриссе и в Москве. ← пред. • след. → Глава Ⅸ. Наступательные действия русских армий под Смоленском.Приложения
“История Отечественной войны 1812 года по достоверным источникам”
Генерал-майор Богданович Модест Иванович
Санкт-Петербург
1859 г.
Создание сайта Наумов-Готман С. В.
LitObr@ya.ru
2021 - 2022 гг.