Читать ещё:
Глава Ⅰ. Первые войны императора Александра Ⅰ с Наполеоном. ← пред. • след. → Глава Ⅲ. Приготовления к войне 1812 года.Глава Ⅱ
Конвенция о Польше. — Отказ Наполеона ратификовать конвенцию. — Присоединение к Франции герцогства ольденбургского. — Протест императора Александра. — Континентальная система и Трианонский декрет. — Новый русский тариф.
По заключению Тильзитского и Венского договоров бо́льшая часть Европы находилась в зависимости Наполеона. С этого времени он ещё менее прежнего стал скрывать свои посягательства на права государств, соседственных французской империи. Но отношение его к императору Александру в продолжение нескольких месяцев оставалось неизменно, либо — по крайней мере — казалось такими же, каким оно было при заключении мира в Тильзите.
Французский министр иностранных дел герцог Кадорский в ответ на письмо канцлера графа Румянцева о заключении Фридрихсгамского договора с Швецией, сообщая 14 октября 1809 года о ратификации Венского трактата, писал: «императору Наполеону легко было получить от Австрии всю Галицию, вместо областей, уступленных сею державою в Германии и Италии; но он не пожелал того, чтобы не навлечь на себя неудовольствие своего друга и союзника. Он не мог предать в жертву Австрии жителей западной Галиции, столь усердно восставших в его пользу. Но для способствования видам императора Александра, эта область уступлена королю саксонскому, характер и образ мыслей которого могут служить порукою в ненарушимости спокойствия и безопасности соседственных владений. Император Наполеон не только не желает поселить надежд на восстановление Польши, но и готов содействовать во всём том, что может изгладить о ней память. Его Величество согласен, чтобы слова Польша и Поляки исчезли не только из всех договоров, но даже из Истории. Нынешнее герцогство варшавское составляет не более десятой части прежней Польши. Возможно ли, чтобы из такой небольшой области возникло обширное государство?»
Сам Наполеон в речи, произнесённой им 3 декабря н. ст. 1809 года, в Законодательном собрании (corps législatif) сказал: "союзник и друг мой, Российский император, присоединил к своей обширной Империи Финляндию, Молдавию, Валахию — тогда это казалось решённым делом — и участок Галиции. Я не соперничаю ни в чём, могущем служить к благу сей Империи. Мои чувства в отношении к знаменитому её Монарху согласны с моими политическими видами" [1].
В отчёте французского министра иностранных дел за 1809 год объяснены были самым гласным образом (публично, открыто — прим. ред. С.Н.-Г.) причины, побудившие императора Французов увеличить герцогство варшавское, и вместе с тем — как будто бы для отклонения мысли о сближении Франции с Австрией — сделан самый невыгодный отзыв об эрцгерцоге Фердинанде, командовавшем в кампанию 1809 года австрийскими войсками в Галиции „qui aussi arrogant qu'ignorant dans l’art de la guerre, n’a sû avec quarante mille hommes que se faire battre par le prince Joseph Poniatowsky qui en a commandé treize mille“ (который столь же высокомерен, сколь невежествен в военном искусстве: с сорока тысячами человек сражался только князь Иосиф Понятовский, командовавший тринадцатью тысячами. — прим. ред. С.Н.-Г.).
Император Александр, с своей стороны, не изъявил неудовольствия — ни на расширение пределов герцогства, ни на скудость вознаграждения России за издержки войны с Австрией Тарнопольской областью, что вовсе не согласовалось с надеждами, поданными Наполеоном [3].
Александр желал, только чтобы, для предупреждения несбыточных надежд, которые могли быть возбуждены в Польше увеличением герцогства Варшавского, Наполеон обязался в том, что Польша не будет восстановлена никогда. В таком смысле составленная Конвенция подписана была в Петербурге французским посланником 24 декабря 1809 года (5 января 1810 года), и если бы Наполеон ратификовал её, то вопрос о Польше решился бы согласно с желанием русского правительства. Но вместо ратификации конвенции в таком виде, в каком она была составлена в Петербурге и подписана французским резидентом, Наполеон изъявил готовность свою обязаться в том, что он никогда не будет способствовать никакому предприятию, клонящемуся к восстановлению Польши. С первого взгляда кажется: такое условие совершенно обеспечивало Россию в отношении к Польше, но каждому, сколько-нибудь сведущему в делах дипломатии, очевидно — составленная в Петербурге Конвенция, не подавая предлога ни к каким изворотам, была гораздо определительнее, нежели та, которую предлагал Наполеон. Ежели он действительно имел намерение исполнить заключаемый договор, то следовало его составить так, чтобы он не подавал никакого предлога к нарушению содержавшихся в нём условий. Наполеон отговаривался ратификовать конвенцию, подписанную Коленкуром, говоря, что „невозможно ручаться за будущее". Но самое ручательство его ограничивалось исполнением того, что, завися единственно от французского правительства, не выходило из пределов возможного.
Император Александр, всё ещё не теряя надежды устроить дело о Польше согласно с Наполеоном, повелел русскому посланнику в Париже, князю Куракину, сообщить французскому министру иностранных дел, графу Кадорскому (Шампаньи), проект конвенции о Польше (Contreprojet) с объяснением причин, на основании которых русское правительство предлагало изменить конвенцию, составленную в Париже. Главные из этих изменений были следующие:
По 1-му пункту, вместо обязательства не способствовать восстановлению Польши:
"Его Величество, император Французов, король Италийский, имея в виду отнять у врагов общего спокойствия континентальных держав всякую надежду к его нарушению, обязывается так же, как и император Всероссийский в том, что королевство Польское не будет восстановлено никогда».
По 3-му пункту, вместо того, чтобы не давать впредь прежних польских орденов:
„Отменить прежние польские ордена и все соединённые с ними достоинства и отличия" [4].
На это предложение, подобно тому как и на все прежние и последующие напоминания о необходимости ратификовать конвенцию, Наполеон не дал никакого решительного ответа. Таким образом прошёл целый год; а между тем французское правительство продолжало посягать на права своих соседей: 1810 год начался присоединением Ганновера к вестфальскому королевству; 16 февраля н. ст. Наполеон учредил (érigea) великое герцогство Франкфуртское в пользу примаса (главнейшее лицо – прим. ред. С.Н.-Г.) Рейнского союза; 9 июля уничтожена была самобытность голландского королевства, и вслед за тем оно присоединено к французской империи; 12 ноября присоединён Валесский кантон (le Valais) под именем Симплонского департамента; декретом (senates-consulte) 13 декабря присоединены: ганзеатические города, герцогство лауэнбургское и всё прибрежье Немецкого моря между нижними частями Эмса и Эльбы. Порядок этих присоединений был весьма несложен: министр иностранных дел подносил императору рапорт, в коем доказывалась необходимость предполагаемых приобретений; затем — этот рапорт вносился в сенат, который без всяких формальностей объявлял о присоединении к империи новых владений. В донесении Наполеону французского министра иностранных дел было сказано: „присоединение ганзеатических городов, Лауэнбурга и всех городов от Эльбы до Эмса требуется обстоятельствами" (la réunion est commandée par les circonstances) (встреча заказана обстоятельствами. — прим. ред. С.Н.-Г.).
Чтобы дать понятие о тягостном впечатлении, произведённом не только в Германии, но и во всей Европе этими распоряжениями Наполеона, достаточно привести следующие слова из манифеста, обнародованного в 1813 году императором Александром. „Эта насильственная мера была приведена в исполнение без всякого повода, не входя в сношение ни с какою из держав, под произвольным пустым предлогом, будто бы того требовала война против Англии. Декрет, подвергавший владычеству Франции прибрежья Германии под названьем тридцать второго военного округа, возбудил опасения всех соседственных государств не только по заключавшимся в нём распоряжениям, но и ещё более потому, что его весьма справедливо считали предвестием других — ещё больших — насилий. Этот декрет нарушал систему, провозглашённую самим французским правительством, систему — так называемых — естественных границ Франции: Наполеон не пощадил даже 20 владений, обязанных ему своим существованием. Ни земли Рейнского союза, — ни королевство Вестфальское, — ни какие-либо другие страны, не были обеспечены от хищника: границы, начертанные безотчётною прихотью, без правил, плана и всякого уважения к вековым и современным политическим отношениям, простирались через земли и реки, лишили Германию сообщения за Эльбу, достигли Балтики и — казалось — стремились к черте прусских крепостей на Одере, занятых французскими войсками. И эти насильственные действия, нарушавшие — и права народные — и права собственности, эти вторжения в пределы, обозначенные политическими и военными отношениями государств, имели столь мало признаков окончательно утверждённой системы, что до́лжно было считать их началом ещё больших насильств, угрожавших Германии совершенным порабощением".
Пространство земель, присоединённых к Франции постановлением 13 декабря 1810 года, было более 600 квадр. милей, с 1,173,550 жителей, из которых 56172 кв. миль с 926,550 жителей отняты были у владетелей, принадлежавших к Рейнскому союзу. Королевство вестфальское лишено было четверти земель своих. Великое герцогство бергское, потерявшее пятую часть владений, получило часть владений, отнятых у герцога арембергского [5].
Император Александр не мог равнодушно смотреть на такие насильственные поступки своего союзника как по чувству справедливости, так и для предупреждения опасности — быть в соседстве с Наполеоном, что судя по ходу его действий было весьма возможно. Так думал и русский посол в Париже, князь Куракин: едва лишь он узнал о новом приобретении, сделанном Францией, как поспешил сообщить герцогу Кадорскому: „хотя дружественные отношения России с Францией заставляют предполагать, что Его Величество император Наполеон известил моего Государя о намерении своём — присоединить к Франции ганзеатические города, однако же это событие так важно для России, что считаю долгом довести его до све́дения Его Величества императора Александра". [6].
В числе владетелей, потерпевших от постановления 13 декабря, был и дядя императора Александра Ⅰ, герцог ольденбургский, владения которого находились внутри земель, присоединённых к французской империи. Казалось, что Наполеон, из уважения к Российскому Монарху, намерен был поступить с герцогом несравненно снисходительнее, нежели с прочими германскими князьями. Император Французов, присоединив к владениям своим всё прибрежье Германии между низовьями Эмса и Эльбы, дал знать герцогу, что совершенно предоставляет на его волю — сохранить свои владения либо получить в вознаграждение за них другую область; но в первом случае он подвергнется некоторым неудобствам из-за прохождения французских войск через земли герцогства и учреждения французских таможень[7]. Герцог ольденбургский отвечал, что предпочитает удержать за собою владение, принадлежавшее его предкам почти тысячу лет, к которому был привязан чувствами душевного участия и долга; в то же время герцог известил императора Александра, как главу Голштинского Дома, о неожиданном предложении, сделанном французским правительством.
Но едва лишь Государь успел получить письмо герцога, как дело приняло крутой оборот: французские чиновники, прибывшие во владение герцога, объявили, что им повелено опечатать все казённые суммы и образовать внутреннее управление герцогства, как области, уже присоединённой к Франции, а взамен Ольденбурга герцогу назначен Эрфрурт с округом.
Император Александр сначала приписывал действия французских комиссаров недоразумению насчёт данных им предписаний и приказал графу Румянцеву написать, в таком смысле, отзыв русскому посланнику в Париже для сообщения о том французскому правительству [8]. Государь, желая убедить Наполеона в законности прав герцога ольденбургского, приказал князю Куракину поставить на вид герцогу Кадорскому, что:
Вместе с тем повелено было сообщить, что ежели, сверх всякого чаяния, герцог будет лишён своих владений, то император найдётся вынужденным сделать формальный протест для ограждения прав как своего дяди, так и своих собственных.
На все эти доводы, изложенные лично князем Куракиным французскому министру иностранных дел, Шампаньи отвечал, что император Наполеон, предлагая герцогу ольденбургскому сохранить его владение либо получить взамен другое, не ожидал решения герцога остаться в Ольденбурге, сохранив мнимое господство в стране, охваченной со всех сторон французскими областями. Оставшись в Ольденбурге, герцог уже не мог быть владетельным князем, а сделался бы подданным Франции, что, без всякого сомнения, не согласовалось с его видами. Внимание, оказанное Его Величеством герцогу и желание вознаградить его самым щедрым образом основаны на чувствах уважения к вашему Государю, питаемых императором Наполеоном.
Правда, Эрфрурт с его округом недостаточен для вознаграждения за Ольденбург, пространство первого составляет едва пятую долю другого — число жителей его менее; но зато почва Эрфрурта более плодоносна, жители богаче ольденбургских, а доходы обоих владений почти одинаковы. В Эрфрурте нет дворца, но, сколько мне помнится, есть большой дом, в котором на первое время можно поместиться.
Император Наполеон постарается вознаградить герцога; он не поцеремонился ни с арембергским, ни с сальмскими принцами, владения которых присоединены к империи, — да и сами они сделались французскими подданными, сохранив только княжеское достоинство. Ежели император поступил с герцогом ольденбургским иначе, то единственно из уважения к вашему Государю».
На замечание русского посланника, что „ольденбургское владение принадлежит уже почти тысячу лет Дому, старшая отрасль (потомок – прим. ред. С.Н.-Г.) которого царствует в России», Шампаньи сказал, что «за тысячу лет пред сим Карл Великий владел Гамбургом и всеми окрестными странами.
До́лжно, — прибавил он, — покоряться неизбежной силе обстоятельств. Небольшие государства не могут сохранить своей самобытности, коль скоро она несогласна с выгодами великих держав, которые, подобно бурным потокам, увлекают всё встречаемое ими на пути своём". В заключение этого совещания французский министр иностранных дел обещал князю Куракину довести всё от него слышанное до све́дения императора Наполеона [9]. Несколько дней спустя герцог Кадорский дал русскому посланнику от имени своего государя ответ, что „Его Величество не может изменить сенатского декрета, уже ныне приводимого в исполнение". Князь Куракин заметил, что „такое неизменное решение совершенно противно одному из условий Тильзитского договора и что русское правительство найдётся вынужденным оградить права свои формальным протестом". Французский министр, с своей стороны, изъявил надежду, что наш посланник, убедясь изложенными ему доводами, откажется от своего намерения подать протест, который, не изменя нисколько дела, подаст повод к толкам об охлаждении союза между Тюльерийским и С.-Петербургским Дворами [10]. Князь Куракин отвечал, что «он не может этого сделать», и вслед за тем послал к нему декларацию об Ольденбургском деле; но французский министр не принял её, говоря, что „император Наполеон, узнав о вашей решимости подать протест, нашёл такое намерение совершенно несообразным с чувствами дружбы, питаемой им к вашему Государю. Такой протест вместе с новым русским тарифом, явно враждебным французской торговле, не может, по мнению Его Величества, служить ни к чему, кроме подтверждения слухов о близком разрыве России с Францией, между тем как император желает, чтобы вся Европа была убеждена в ненарушимости союза обеих империй, да и самая польза их того требует. Во всяком случае, ваш протест был бы только напрасною формальностью, потому что уже нельзя изменить сделанного. Император Наполеон, руководясь чувствами дружбы к вашему Государю, готов вознаградить вполне герцога ольденбургского и перенести на новое владение его права и Российского императорского Дома. Его Величество, соблюдая обязанности, налагаемые на него союзом с Россией, никогда не позволял себе восставать гласно против действий русского правительства, даже и тогда, когда на то имел право: он не протестовал — ни против акта, враждебного торговым выгодам Франции — ни в то время, когда русские войска, несмотря на положительные условия Тильзитского договора, продолжали занимать Молдавию и Валахию".
На это обвинение князь Куракин заметил, что «ежели Русские оставались в княжествах, то это, — вероятно — было не без ведома императора Наполеона». — «Конечно, — отвечал герцог, — наше правительство знало о том, но никогда не изъявляло на то согласия".
В заключение — французский министр убеждал князя Куракина оценить важность доводов, внушаемых желанием сохранить союз с Россией, и оставить своё намерение — подать протест, столь неприятный императору Наполеону, «и потому, — прибавил герцог, положив пакет на стол, — я возвращаю вам его нераспечатанным". Следствием того был спор между дипломатами, из которых ни один ни другой не хотели взять пакета. Наконец, князь Куракин, видя упорство герцога и не имея возможности вручить ему насильно протест, вспомнил — как он выразился в отзыве графу Румянцеву — qu’à l’impossible nul n’est tenû (что до невозможного никто не держится. — прим. ред. С.Н.-Г.), и принуждён был оставить у себя на столе свою декларацию [11].
Император Александр изъявил неудовольствие своё князю Куракину за то, что он не передал французскому министру иностранных дел протеста по Ольденбургскому делу [12]. Вслед за тем ко всем нашим резидентам отправлена была следующая нота для сообщения Дворам, при которых они находились.
«Его императорское Величество с удивлением узнал, что его союзник, император Французов, король Италийский, определив, постановлением сената, новые границы своего государства, включил в объём Франции герцогство ольденбургское. Его Величество поставил на вид императору, союзнику своему, точно так же, как ныне поставляет на вид всей Европе, что по Тильзитскому договору упрочено было спокойное владение герцогством законному своему государю.
Его Величество напомнил императору Наполеону и напоминает всем державам, что, по договорам 1767 и 1773 годов, Россия уступила королю датскому все свои владения в Голштинии и получила взамен их графства Ольденбург и Дельменгорст, в коих необходимо долженствовали принять участие многие державы, которые возведены были в владетельное герцогство в пользу младшего колена того же самого Голштейн-Готторпского Дома, к которому принадлежит Его императорское Величество.
Император полагает, что это государство, обязанное бытием своим великодушию его империи, не может быть уничтожено без нарушения справедливости и прав его, и потому находит себя вынужденным оградить, от имени своего и наследников своего престола, все права и обязательства, установленные помянутыми договорами.
Какую важность могли б иметь союзы, если договоры, служащие им основанием, не сохраняли бы своей силы? Но чтобы не подать повода к какому-либо недоразумению, Его Величество объявляет, что союз его с императором Французов был следствием важных политических интересов, которые остаются неизменны, и что потому, предполагая блюсти за сохранением сего союза, он ожидает взаимного попечения от государя, на дружбу коего имеет право. Эта общность выгод обеих империй, входившая в соображения Петра Великого и встречавшая тогда и впоследствии много препятствий, уже много принесла пользы и России, и Франции. Поэтому необходимо соблюдать союз сих держав, и Его Величество посвятит тому все свои попечения" [13].
Изложение протеста отличалось умеренностью, но Наполеон, привыкший к безотчётной покорности государей, был весьма недоволен русскою нотой. Раболепство к завоевателю простиралось до того, что наши резиденты с большим трудом могли исполнить данное им повеление — вручить протест Дворам, при которых они находились.
Одновременно с делом о герцогстве ольденбургском между русским и французским правительствами возник другой спор — по торговле, тесно связанный с континентальной системою. Наполеон, не имея такого флота, какой нужен был ему для нанесения решительного удара Великобритании, надеялся уничтожить торговлю и морские силы Англичан, преградив доступ всем земледельческим и мануфактурным произведениям их на всём материке Европы. С этою целью везде, куда достигало влияние Наполеона, были обнародованы и приведены в исполнение такие декреты, от которых чаяли (ожидали, надеялись. — прим. ред. С.Н.-Г.) разорения Англии, а последствиями во всей остальной Европе стали бы: прекращение торговли, дороговизна и упадок общественного благосостояния.
Основанием континентальной системе послужил декрет, подписанный Наполеоном в Берлине 21 ноября 1806 года и заключавший в себе следующие распоряжения:
В ответ на это постановление 7 января н. ст. 1807 года последовал ордер великобританского Совета Министров, на основании коего запрещено было нейтральным судам производить торговлю в гаванях Франции либо её союзников. 11 ноября н. ст. того же года последовал другой ордер, коим все гавани в Европе и колониях, откуда исключён был британский флаг, объявлены были в блокадном состоянии и, вследствие того, суда, идущие в такие гавани, подвергались осмотру английских крейсеров, отводу в Великобританию и уплате определённого штрафа.
Наполеон узнал об этих распоряжениях английского министерства во время пребывания своего в Милане и 17 декабря н. ст. 1807 года обнародовал новый декрет, которым требовал от неутральных (нейтральных – прим. ред. С.Н.-Г.) судов противное требованиям Англии, чем совершенно уничтожал всякую морскую торговлю. Постановлено было, что суда, какой бы они нации ни были, которые подчинятся распоряжениям, обнародованным в ордере 11 ноября, объявлены будут принадлежащими Англии (denationalisés) (денационализировать, лишать гражданства. — прим. ред. С.Н.-Г.) и конфискованы. В том же декрете британские острова объявлены в блокадном состоянии на суше и на море; таким образом, каждое судно, отправленное из Англии, из английских колоний либо из мест, занятых английскими войсками, а также суда, идущие в английские гавани либо в колонии и области, занятые английскими войсками, подвергались конфискации [15].
Распоряжения, принятые враждебными между собою правительствами, были до такой степени несовместны с их собственною пользою, что обе стороны почли за нужное отменить хотя бы отчасти меры, ими самими принятые, и пример тому подан был Англией: 26 апреля 1809 года разрешено было судам Североамериканских Штатов производить торговлю со всеми гаванями, не находившимися в тесной блокаде, как то: со всеми приморскими пунктами Испании, не занятыми французским войском; с Россией и, вообще, со всеми портами Балтики.
Наполеон, с своей стороны, издал 5 августа 1810 года декрет, известный под именем Трианонского тарифа. До этого времени континентальная система имела целью уничтожение английской торговли как колониальными товарами, так и земледельческими и мануфактурными произведениями британских островов. Но убедясь, что не было никакой возможности заменить колониальные продукты французскими, Наполеон постановил Трианонским и последующими декретами 12 сентября и 19 октября н. ст. 1810 года:
Между тем, как костры торговой инквизиции пылали во всех помянутых странах, Наполеон и многие особы, пользовавшиеся его доверенностью, обогащались введением продажи так называемых исключительных дозволений (licences) (лицензии. — прим. ред. С.Н.-Г.), на основании коих разрешалось ввозить во Францию определённое количество колониальных товаров под условием вывоза французских мануфактурных произведений такой же ценности, и в числе их не менее трети шёлковых изделий. Таким образом, приобретавший дозволение должен был внести за него определённую плату, и, кроме того, таможенные пошлины за ввоз товаров по Трианонскому тарифу, и за вывоз по общему положению. На товарах, вывозимых из Франции, нельзя было выиграть ничего, потому что ввоз их в Англию сопряжён был с огромными налогами и большими затруднениями; и потому спекуляторы (спекулянты, перекупщики – прим. ред. С.Н.-Г.), промышлявшие посредством дозволений, отдавали контрабандистам и в таможню французские изделия почти даром либо даже бросали их в море. Следовательно, колониальные товары продавались такою ценою, какая была необходима для покрытия огромной пошлины, на них наложенной, и покрытия потери изделий, купленных во Франции. Впрочем, для избежания этих убытков спекуляторы прибегали к различным ухищрениям, например: вывозили плохие изделия, составляли фальшивые ведомости мнимых статей вывоза и т. п. Для предупреждения контрабандной торговли введены были строгие меры [16]. Но само правительство облегчало проделки, без которых продажа исключительных дозволений была бы невозможна [17].
Следствиями таких мер были, с одной стороны, — прекращение честной торговли, а с другой, — развитие в огромном размере контрабанды и лихоимства. К тому же главная цель континентальной системы, — уничтожение торговли и благосостояния Англии, — не была, да и не могла быть достигнута. Англия, потеряв на время сообщение с материком Европы, приобрела монополию торговли во всех прочих частях Света; уничтожение английских изделий разорило не Англичан, а тех негоциантов, которые купили их товары; наконец, введение континентальной системы возбудило общее неудовольствие во всех странах и было одною из причин разрыва Наполеона с императором Александром.
Россия, находившаяся в союзе с Францией после заключения Тильзитского договора, приняла континентальную систему как меру враждебную против Англии, но не отказалась совершенно от торговли с неутральными государствами: американские суда имели свободный доступ в наши гавани, между тем как английские, покушавшиеся торговать в виде неутральных, были конфискуемы. Последствиями этих строгих мер были: уменьшение вывоза русских сырых произведений, невыгодное состояние баланса нашей торговли и, наконец, упадок вексельного курса и ассигнаций.
Таковы были жертвы, принесённые императором Александром для сохранения союза с Францией, уже весьма ненадёжного, как оказывалось из многих действий французского правительства. С того времени, как маршалу Бернадотту открылся путь к наследованию шведского престола, в Париже не сомневались в близком разрыве с Россией. С этих пор во французских периодических изданиях стали появляться враждебные к нашему отечеству статьи, что, судя по прежним примерам, служило предвестием войны. В то же время последовало повеление о наборе конскрипции (воинская повинность, призыв в армию. — прим. ред. С.Н.-Г.) 1811 года, долженствовавшей усилить французскую армию 120-ю тысячами человек, и предписано было перевезти парки (орудия и склады боеприпасов. — прим. ред. С.Н.-Г.), стоявшие в Ульме и Аугсбурге со времени последней австрийской войны в крепостях Глогау, Кюстрин, Штетин и Данциг [18]. В половине 1810 года уже обнаруживалось нерасположение Наполеона к России: то ласковым обращением его с польскими выходцами, то старанием посеять раздор между русским и австрийским правительствами. С этою целью он иногда преувеличивал наши успехи в войне против Турок и, беседуя с графом Меттернихом, порицал присоединение Молдавии и Валахии к России. «Что касается до меня, —сказал он, — то я никогда не входил во владение завоёванными областями прежде, нежели формальная уступка при заключении мира соделывала меня законным их обладателем» [19].Вместе с тем, Наполеон при каждом случае продолжал изъявлять свою искренность и дружбу к России, говоря, что он не имеет надобности прибегать к каким-либо изворотам. «Я так силён, что мне они не нужны, — сказал он однажды флигель-адъютанту Чернышёву. — Если бы присоединение Молдавии и Валахии к России было противно моим выгодам, то я помешал бы вам в том открытою силою. Это приобретение поставит Россию в грозное положение к Австрии, но моё дело — сторона: это вопрос австрийский, а не французский. Я твёрдо держусь союза с вами и только в двух случаях нарушу его: во-1-х, если вы помиритесь с Англичанами и, во-2-х, если расширите свои границы за Дунай. Существование Порты столь важно для сохранения политического равновесия в Европе, что я не могу допустить дальнейшего отторжения областей от Турции» [20].
Наполеон враждовал к России, но озабоченный нерешительною войною в Испании, неохотно клонился к разрыву с императором Александром и, по всей вероятности, отложил бы его на долгое время, если бы Российский Монарх, подобно многим европейским властителям, исполнял прихоти завоевателя. Наполеон желал, чтобы введённый им Трианонский тариф был приведён в исполнение во всей континентальной Европе с такою же, и даже ещё с большею строгостью чем во Франции. Италия, Германия, Голландия, Дания беспрекословно исполнили волю сильного. Швеция, не могшая существовать без морской торговли, принуждена была производить её тайно. Наполеон изъявил желание, чтобы и в России был введён тариф обнародованный французским правительством, домогаясь недопущения неутральных судов в русские гавани, следовательно — совершенного прекращения нашей морской торговли.
Император Александр повелел отвечать на это неуместное требование, что он намерен ненарушимо сохранять союз с Францией и наносить всевозможный вред общим неприятелям, но вместе с тем, руководясь тою откровенностью, которая всегда служила основанием его действиям, он поставляет на вид французскому правительству, что тарифы и прочие внутренние постановления выходят из обязанностей международного союза и составляют дело частное, которым каждое государство распоряжается, обращая внимание исключительно на пользы своих подданных. Далее — сказано было, что русское правительство докажет на самом деле, как неусыпно следит оно за прекращением контрабандной английской торговли, и что конфискация захваченных нами 96 английских кораблей всего убедительнее выказывает строгость русских таможен [21]. Когда же Наполеон в разговоре с флигель-адъютантом Чернышёвым настаивал на принятии русским правительством новых постановлений, изданных во Франции, тогда канцлеру графу Румянцеву Высочайше повелено было написать князю Куракину следующий отзыв:
«Что касается до принятия торговых уставов иностранного тарифа, без соображения его с источниками и развитием народного богатства собственной страны, Его Величество не решится на это никогда. Такое действие обнаружило бы беспечность правительства о благосостоянии своих подданных и ослабило бы народную преданность, которою Государь дорожит и на которую имеет право. Великая держава, соблюдая и великие пользы, должна действовать самостоятельно как в пределах собственной страны, так и в сношениях теснейшей дружбы с другими государствами» [22]. Сверх того, поставлено было на вид французскому правительству, что император Наполеон счёл необходимым ослабить в собственных своих владениях строгость тех самых постановлений, которые домогался сделать обязательными для других государств, и что колониальные товары, прежде обречённые истреблению, ныне могут явиться через Францию на всех континентальных рынках и даже делаются свободны от взимания возвышенной пошлины, объявив себя прибывшими из Иль-де-Франса, Батавии и других колоний, подвластных Франции. Что же касается до истребления английских мануфактурных изделий, то такая мера, по мнению императора Александра, могла повести при заключении мира к ещё большему развитию британской промышленности, да и все, вообще, декреты, стеснявшие морскую торговлю, были вреднее для континентальных держав, нежели для Англии [23].
Это же самое убеждение было выражено Государем в разговоре с Коленкуром. «Я буду стараться вредить Англичана, — сказал он, — но не считаю себя обязанным принять меры, выходящие из условий договора, заключённого мною с императором Наполеоном. Всякий распоряжается у себя, как находит сообразнее с собственною пользою» [24].
Наполеон, привыкший к безусловному повиновению других европейских государей, выражал своё негодование мелочными мерами против русской торговли: с этою целью возвышена была пошлина на поташ (растительная зола. — прим. ред. С.Н.-Г.), чай, ревень, рыбий жир и прочие предметы, привозимые из России. Сначала князь Куракин ходатайствовал о понижении пошлин на русские товары, но впоследствии оставил сей предмет без внимания, полагая, что для русского правительства будет выгодно воспользоваться случаем для возвышения пошлин на предметы роскоши, привозимые в Россию из Франции [25].
Разномыслие между императором Александром и Наполеоном по предмету торговли ещё более увеличилось с введения в России в декабре 1810 года нового тарифа, целью которого было уменьшение вывоза звонкой монеты во Францию за предметы роскоши, взамен которых мы не могли отпускать сухим путём русских произведений. Чтобы пособить этому неудобству, повлёкшему за собою вместе с стеснением морской торговли упадок ассигнаций, некоторые изделия французских фабрик были запрещены, а другие обложены высокою пошлиною. Наполеон, как мы уже видели, сам подал пример к таким распоряжениям, возвысив таможенный налог на многие продукты, отпускаемые из России, но несмотря на то, приказал изъявить неудовольствие своё на введение у нас нового тарифа, будто бы выгодного Англичанам и совершенно лишавшего Францию возможности торговать с Россией. В ответ на эти жалобы объяснено было, что отношения наши к Англичанам остаются по-прежнему враждебными и что единственною целью нового тарифа было: покупать менее и продавать более, нежели прежде. Князь Куракин, в разговоре с герцогом Кадорским, сознавался, что „ввоз французских товаров в Россию уменьшится, но что такое ограничение ввоза касалось не одной лишь Франции, а и всей Германии, с которою мы также находимся в „самых дружественных отношениях". На возражение герцога, что эта мера противна условиям Тильзитского мира, русский посланник отвечал: „в договоре было сказано, что подданные обоих государств в торговых сношениях будут соображаться с тарифами существующими или имеющими существовать впоследствии". Когда же герцог Кадорский заметил, что императору Наполеону не было предварительно сообщено о намерении нашего правительства — ввести новый тариф, тогда князь Куракин сказал, что Его Величество не считает нужным извещать императора Наполеона о мерах, касающихся внутреннего устройства своего государства, и к тому же император Наполеон также не счёл нужным заранее уведомить императора Александра о намерении своём присоединить к Франции ганзеатические города и прочие области северной Германии [26].
Наполеон, желая отмстить нашему правительству за введение нового тарифа, повелел морскому департаменту не покупать в России никаких материалов для флота; но это распоряжение было вредно для самой Франции, потому что она принуждена была добывать эти необходимые для неё материалы по-прежнему из России, покупая их в Германии из вторых рук и платя за них дороже прежнего.
В начале 1811 года Наполеон уже не скрывал неудовольствия своего на самостоятельные действия русского правительства. По мере охлаждения его к России он старался выказывать благорасположение и ласковость к польским выходцам, проживавшим в Париже. Желая привлечь на свою сторону Швецию, он предложил шведскому правительству выставить для содействия французским войскам, в случае войны с Россией, 20-ти тысячный корпус и подавал надежду не только возвратить Финляндию, но и присоединить к Швеции Лифляндию и Курляндию [27]. Вместе с тем он пополнял свою армию, посылал артиллерию и значительное число ружей в герцогство варшавское, укреплял Данциг, усиливал тамошний гарнизон и предписывал членам Рейнского союза держать их войска в полной готовности. Многие полагали, что эти грозные приготовления разразятся войною в 1811 году. Но император Французов отложил на время исполнение своих враждебных замыслов против России, чтобы приготовить ещё большие силы и средства к войне, важность которой не могла укрыться от его орлиного взора.
Читать ещё:
Глава Ⅰ. Первые войны императора Александра Ⅰ с Наполеоном. ← пред. • след. → Глава Ⅲ. Приготовления к войне 1812 года.Приложения
“История Отечественной войны 1812 года по достоверным источникам”
Генерал-майор Богданович Модест Иванович
Санкт-Петербург
1859 г.
Создание сайта Наумов-Готман С. В.
LitObr@ya.ru
2021 - 2022 гг.